Он не слишком удивился тому, что на следующий день его изловили и повезли обратно. Лежа поперек седла, тупо глядел на проплывающую внизу землю и мечтал лишь о двух вещах, сохранивших для него значение. Первое: наесться бы. Второе: помереть бы во сне, не подвергнувшись какой-нибудь позорной и мучительной казни, на которые все азиаты мастаки. Но, когда его повезли не в знакомый лагерь, а к местному дворцу под оцинкованной крышей, Андрей понял, что до смерти еще далеко. Сначала будут пытки, и только потом совершится казнь. Ибо разве не в самой мудрой из всех мудрых книг сказано: «Не спеши проявлять гнев, как грозовая туча проливается дождем, а копи гнев свой, собирая громы и молнии на голову нечестивца, который лишь прах под твоими ногами».
Перед Андреем распахнулись ворота, выкрашенные синей масляной краской, и петли промяукали: «Добро пожаловать на последний круг ада».
– Значит, не хочешь работать, русак, – не спросил, а заключил Кабиров.
Он стоял над брошенным к его ногам пленником, щекастый, кривоногий, одутловатый и, сложив руки на животе, производил безостановочное вращение большими пальцами, как будто педали игрушечного велосипеда крутил.
Голос у Андрея, которого успели отходить ногами, был слабым, придать тону дерзость не получалось, и все же он сказал:
– Я к тебе не нанимался.
– Ленивая свинья, – сказал Кабиров. – Вы все ленивые свиньи.
– Как я погляжу, ты тоже особым трудолюбием не отличаешься, бай.
Андрей попытался сплюнуть, но лишь перепачкал подбородок слюной.
– Шутит, – сообщил Кабиров обступившим его приближенным. – У нас в гостях знаменитый комик, люди добрые.
Они сверились с выражением хозяйского лица и дружно заулыбались, все, как один, гнилозубые, криворотые. Женщин во дворе не наблюдалось. Мусульмане считают их низшими существами, которым не место даже на похоронах близких. Высшие же существа, обряженные, по большей части, как огородные пугала, предвкушали потеху. Державшийся по правую руку от бая казах с оттопыренными ушами взялся за рукоять кинжала в серебряных ножнах и оскалился, обнажив розовые, как у младенца, десны.
– Ты совсем голый, стыдно на тебя смотреть, – сказал он лежащему на спине Андрею. – Давай я сделаю тебе галстук «аленький цветочек», хочешь?
Этому фокусу обучили его талибы, на стороне которых он воевал без малого три месяца. Полоснув ножом по глотке жертвы, вытягивают наружу его язык, вот и галстук готов. Сделать это не трудней, чем зарезать барашка. Сознание своего превосходства над пленником заставляло кабировского боевика выпячивать грудь. Он даже шагнул вперед на своих стоптанных, кривых каблуках, когда рука бая раздраженно возвратила его на место.
– Слишком легкая смерть для собачьего сына, – процедил Кабиров, буравя Андрея взглядом своих угольных зрачков.
– Тогда можно приготовить из него шашлык, – предложил здоровенный полукровка в замасленном кожухе, накинутом поверх тельняшки десантника. – Разделаем его аккуратненько, чтобы он остался жив до конца пиршества. Пусть смотрит, как его кушают.
– Даже дадим ему попробовать кусочек, – захихикал пергаментный юноша, злой ангел Костечкина, выискивая в волосах вшу, насосавшуюся крови. Ему нравился звук, с которым они лопаются, когда их давишь ногтями. Но еще больше ему нравилось измываться над беззащитными пленниками. – Его собственный член под соусом.
– У-ху-ху…
– А-ха-ха…
– Цыц!!!
Кабиров поднял руку, подавая приближенным знак молчать. Он уже решил судьбу русского упрямца, и весь этот спектакль был рассчитан лишь на то, чтобы заставить его ползать в пыли, вымаливая пощаду. Но парень был не из тех, кого легко превратить в жалкого червя, в жидкую коровью лепешку, которую можно топтать ногами. Это плохо. Никто не должен сомневаться в могуществе Кабирова, ибо власть над окружающими строится на страхе и повиновении. Непокорность разъедает людей, как ржавчина, она заразна. Сегодня на тебя глядит с вызовом один человек, а завтра то же самое позволят себе остальные.
Презренные рабы, ютящиеся в коровниках, требовались Кабирову лишь для демонстрации своей силы. Разве местные жители не согласились бы выполнять ту же работу за плошку похлебки и щепотку чая? Но чем больше людей находится у тебя в повиновении, тем прочнее твоя власть, а неограниченная власть подобна обладанию женщиной. Нет, над сотнями женщин одновременно, над тысячами. И испытываемое от этого наслаждение никогда не сменяется апатией. Какая радость от того, что русский пленник подохнет у твоих ног, пытаясь напоследок укусить карающую руку? Вот если он сначала лизнет эту руку, признавая твое превосходство, то совсем, совсем другое дело.
Вытащив из рукава халата четки и перебирая их в толстых волосатых пальцах, Кабиров заговорил по-казахски:
– Сегодня утром я посетил кладбище наших великих предков…
Все закивали, обратив постные взоры в сторону саманной ограды, сложенной из необожженных, полуосыпавшихся блоков, где покоились их дальние и близкие родичи, семь раз завернутые в полотно или брезент и усаженные в свои тесные могилы до захода солнца.