Караван в Хиву

– Искал дед маму, да завалился в яму, – ни к селу ни к городу, казалось бы, пробормотал Григорий, а сам от волнения вдруг взмок, как банная ветошь, и принялся поочередно вытирать ладонями седые жесткие волосы на висках.

Руки казака заметно тряслись. Он тяжело слез с коня и повел его за повод на холм, к странному изваянию из песчаника.

– Дядя Григорий, да что такое? – снова спросил Федор, удивляясь все больше и больше. – И мало ли нам в степях попадались такие же каменные бабы, невесть когда и кем оставленные на земле? – Он тоже соскочил с коня и быстро пошел следом за Кононовым, как будто тому угрожала неотвратимая опасность.

– Данила, разрази меня гром! – обернулся Григорий к Рукавкину, который вынужден был вслед за казаками подняться на холм. – Здесь мы с князем Черкасским переходили через Эмбу. Вон вдоль того откоса спустились к реке, с севера, перешли через Эмбу вброд и вышли к этому холму. А у этой каменной бабы, как прозвал ее наш князь, сделали ночевку в суходоле. За холмом укрывались от восточного ветра, чтоб пылью глаза не забивало.

За время пути от Оренбурга Данила столько раз слышал это имя, что ему стало казаться, будто погибший князь незримо пребывает в их караване. К добру ли только это?

– А чей он был родом? – спросил Данила, задумчиво глядя сверху на неширокую и спокойную степную речку.

– Доподлинно не берусь судить, но слышал, будто на службе у царя Петра изрядно наторел в делах, поставил несколько городов на восточном берегу Каспия и был за то в большой милости. Сам он, сказывали, родом из крещеных кабардинцев. Мы за глаза величали его князем Бековичем. А что было у царя Петра на уме, когда посылал он нас в Хорезмские земли, про то нам неведомо…

Действительно, откуда было знать простому казаку, что за несколько лет до экспедиции Черкасского в Хиву вместе с русскими купцами прибыл в Астрахань туркменец Ходжа Нефес, а из Астрахани был доставлен в Петербург, где «за большой тайной» и объявил, будто бы властители Хорезмской земли, страшась постоянно могущества России, загородили Амударью недалеко от того места, где она впадает в Каспийское море, и тем самым повернули ее в море Аральское. Но если послать добрую команду, то ту плотину без великого труда можно разрушить и открыть свободный доступ российским судам до Хивы и Бухары, а возможно, что и до самой Индии.

Нет, не военной силой пытался сыскать царь Петр дружбы с хивинскими ханами, потому и отправил Черкасского с отрядом всего в три с небольшим тысячи человек, добрая половина из которых были яицкие казаки.

Отправляя в поход Черкасского, царь Петр дал указ Сенату:

«Первое. Надлежит над гаванью, где было устье Амударьи реки, построить крепость человек на тысячу, о чем просил и посол хивинский.

Второе. Ехать к хану хивинскому послом, а путь держать подле той реки и смотреть прилежно ее, также и плотины, если возможно эту воду опять обратить в старое ложе, а прочая устья запереть, которые идут в Аральское море.

Третье. Осмотреть место близ плотины или где удобно на настоящей Амударье реке для строения же крепости тайным образом, и если возможно будет, то и тут другой город сделать.

Четвертое. Хана хивинского склонить к верности и подданству, обещая ему наследственное владение, для чего и предложить ему гвардию, чтоб он за то радел в наших интересах…»

В этом же указе Петр настоятельно советовал Черкасскому просить у хивинского хана судно и на нем отпустить российского купца по Амударье в Индию, «наказав, чтоб изъехать ее, пока суда могут идти, а потом продолжил бы путь в Индию, примечая реки и озера и описывая водяной и сухой путь…». Особо царь наказывал командиру отряда «смотреть накрепко, чтоб с жителями обходились ласково и без тягости…».

Кононов еще раз осмотрел обе стороны степи возле Эмбы, неторопливую, словно уснувшую, реку среди зарослей краснотала, уходящую на запад, в сторону Каспия, и скорбная улыбка тронула тонкие губы: