Караван в Хиву

– Хоть бы пекло менее, – с надеждой отозвался Данила и дал команду развьючивать верблюдов. В ночь распорядился выдать по кружке воды да по паре кружек оставить на следующий день. И с тревогой подумал – а будет ли вода завтра?

Тяжело купцам, так же тяжело и посланцам Нурали-хана, которые отдельной кучкой сидят у костра и угрюмо переговариваются между собой. Малыбай ходит вдоль сложенных тюков и нервно пощипывает бороду, а на Родиона Михайлова и вовсе страшно глядеть: лицом осунулся, почернел от южного солнца и от бесконечных дум – как оправдается перед хозяином, если судьба смилуется над ними в этих проклятых песках и он возвратится живым в милую, такую уютную Самару.

Неприметно наступили сумерки, и караванщики понемногу угомонились, только казаки встали поодаль, с трудом удерживаясь от желания упасть на теплый песок и лежать, лежать…

В полдень следующего дня, когда и лошади едва не валились от усталости, Рукавкин слез с коня и, держась за повод, шел рядом, тяжело переступая по песку, который неудержимо скользил под стопой, будто подтаявший весной навоз.

За караванным старшиной, сберегая лошадей, сошли на землю и прочие всадники, только старый проводник да еще Кононов были посажены на верблюдов, и теперь Григорий возвышался на высоких тюках, будто казацкая сторожевая вышка над крутым обрывом Яика.

В голове каравана произошло какое-то замешательство, и Яков Гуляев поспешил узнать, в чем дело. Оказалось, что караван-баши Каландар каким-то невероятным чутьем определил близость большой воды. И в самом деле, примерно через час-полтора южный ветер принес заметную прохладу, которая появляется здесь в воздухе только возле больших озер.

– Сдюжим, – бодрясь, проговорил Кононов казакам, которые тяжело брели рядом с понурыми конями. – Сейчас куда легче песками ходить, чем летом. Солнце не столь лютое. Бывало, из одного колодца всем испить воды не хватало, ждали, когда водица вновь наберется. Вот так, с открытым лицом, никто не ехал бы…

– Барса-Кельмес! Барса-Кельмес! – вдруг послышались впереди радостные крики киргизов, торопливо тянувших уставших коней за повод, чтобы подняться на пологий песчаный бугор, кое-где прикрытый кустиками верблюжьей колючки.

Когда Данила поравнялся с толпой ликующих киргизов, он глянул вперед: с высокого плато, по которому они шли, открывался необъятный для глаз, удивительно синий простор. Внизу, в сотне шагов, под крутым обрывом, начиналось огромное озеро, и только у самого горизонта темной полосой поднимался такой же крутой берег. Неподалеку, примерно в двух верстах, среди воды виднелся холмистый островок, поросший зеленью и кустами. Над водой кружились белокрылые горластые чайки, стремительно падали на воду и вновь взмывали вверх, высматривая рыбешку.

Радостные, возбужденные караванщики быстро спустились в неглубокую долину и увидели долгожданный колодец.

Верблюды и лошади сгрудились, и большого труда стоило растащить их в стороны, чтобы напоить. Потом пришел черед пить и есть людям. Данила пригласил к себе купца Малыбая и после, когда с немудреным походным ужином было покончено, полюбопытствовал:

– Отчего, почтенный Малыбай, стоянку сделали у колодца, а не у вольной воды, на берегу озера? И что за нужда была рыть колодец, когда большая вода есть?

Малыбай поспешил провести руками по лицу, закрыл глаза морщинистыми веками и торопливо прошептал на своем языке какое-то заклинание, которое даже посланцы не смогли понять и потому в смущении смотрели на купца.

– Страшный этот место, мирза Даниил, – и Малы бай поцокал языком, словно покаялся, что заговорил об этом. – Нельзя к тот вода людям ходить и спать там близко, беда будет.

– Отчего же? – удивился еще больше Данила и с недоумением посмотрел на темно-синюю воду, которая под лучами заходящего солнца так четко и красиво выделялась из серого песчаного окружения.

Малыбай долго отмалчивался, не хотел рассказывать россиянам страшную тайну близкого озера, но все же сдался и, понизив голос до шепота и беспрестанно прислушиваясь к чему-то, пересказал караванщикам легенду, которой было окружено встретившееся им большое озеро. Вечером, когда все улеглись спать, Данила старательно записал в путевую книгу пройденный за последние дни путь и удивительную легенду, услышанную от купца Малыбая.