Кардинал в серой шинели

— Их не любит Церковь. И не поощряет, когда их кто-то призывает под свои знамена. Они совершенно равнодушны ко всему, что не касается их самих. Могут сжечь деревню только для того, чтобы пожарить на этом огне мясо. Своя деревня или чужая — им все равно. Крестьян и горожан они вообще за людей не считают. По их понятиям, если мужчина не воин, то он недостоин того, чтобы на него обращали внимание.

— Знакомо. И у нас такие были. Викингами звались. Значит, орден их нанял… А это как, дорого?

— Прилично. Причем все деньги они берут вперед.

— Да уж, таким парням палец в рот не клади… А как ты определил, что они с островов? Доспехи у них самые обыкновенные, да и оружие такое же.

— Не совсем так. Может быть, ты не заметил, но у каждого из них по два метательных ножа. Это неотъемлемая часть вооружения любого скролльского наемника. Кроме того, они заплетают волосы в косички, и из-под шлемов они видны.

— Надо же, а я этих мелочей даже и не заметил.

— Да и я тоже не заметил бы, если бы раньше не сталкивался с ними.

Продолжая разговаривать, мы идем по двору. Солнце уже встало, и наступило время завтрака. Так непривычно было сегодня просыпаться одному… Обычно к моменту открывания мною глаз рядом с кроватью всегда стояло что-нибудь вкусненькое: или кусок свежеиспеченного пирога, или как-то по-особенному сделанный бутерброд с ветчиной — так что на завтрак как-то даже и не тянуло. А теперь фигушки, не все коту масленица. Привыкай питаться из общего котла.

Остаток дня проходит уже в привычных хлопотах. К вечеру я вышел проводить старого епископа. Непонятно с какого бодуна, но он вдруг срочно собрался куда-то ехать. И, глядя вслед отъезжающему кортежу старого священника, я вдруг ощутил какую-то легкую грусть. Сложный он был мужик, и не во всех вопросах мы с ним находили общий язык сразу. А вот отъезжает он — и как-то грустно мне становится. Что ни говори, а привыкнуть я к нему успел. Что греха таить — ощущая за спиной его незримую поддержку и мощный авторитет, мне было проще вести разговоры со многими местными жителями.

— Ну, и где наши гости? — нахмурившийся Лексли окидывает взглядом берег реки. — Не вижу никого.

— У них есть еще какое-то время. Не забывай, это нам ехать близко да по своей земле. А у них путь долгий, и друзей вокруг не так уж и много.

Что касается друзей, то здесь я могу быть абсолютно спокоен. Многодневное путешествие снабженных кольцами монахов по округе позволило нам с максимально возможной вероятностью установить всех адептов ордена, которые засели на подступах к замку. А после этого с выявленными начали происходить какие-то странные случайности: то ногу подвернет на крутом склоне, то на лестнице вдруг оступится. Кое-кто вином опился по неразумению. Так и не осталось в округе ни одного орденского соглядатая. Нет, какие то завербованные люди у них, безусловно, уцелели. Но ведь завербованному и вера уже совсем другая: не свой — купленный. Стало быть, достоверной информации о происходящем в замке у противника сейчас нет. И это только играет нам на руку.

Надо отдать должное иерархам ордена, на встречу они прибыли почти вовремя. Учитывая неблизкий путь, который им пришлось проделать, можно сказать, и вовсе не опоздали. Из леса не торопясь выехала группа всадников, человек десять. Основная их часть осталась на месте, а к реке направилось только трое.

— Ну, вот и гости пожаловали.

Трогаю коня и направляю его навстречу визитерам. Чуть подотстав от меня, следуют два Кота со взведенными арбалетами. Наши кони легко преодолевают неширокую в этом месте реку, и мы выезжаем на островок. Почти одновременно с нами на противоположный берег выбираются и трое гостей.

— Вы прибыли вовремя, — киваю я, приветствуя подъезжающих.

— Мы не опаздываем.

— Не скажу, что я очень рад вас видеть, хотя, думаю, что и вы ко мне особо теплых чувств не испытываете.

— Это так, — отвечает тот из них, что стоит справа.

На них широкие плащи с капюшонами. Лиц почти не видно, и только по голосу я могу понять, что передо мной человек приблизительно сорока — сорока пяти лет. Кисти его рук, держащие поводья, совершенно не напоминают руки затворника. Крепкие и мускулистые — это, скорее, руки воина.

— Могу ли я узнать ваши имена? А то как-то некрасиво выходит: мое имя вы знаете, а я о ваших и догадываться не могу.

— У иерархов ордена нет своих имен.

— Как же мне тогда вас называть?

— Я первый из Решающих. Этот, — кивок в сторону ближайшего. — Память ордена. А третий из нас — Совесть ордена.

Ничего себе, троица подобралась! Что ж мне, их так и звать Памятью и Совестью?

— Кто из вас будет вести переговоры со мной?

— Я, — отвечает Решающий. — Что ты хочешь от нас?

— Неправильный вопрос. Это вы чего-то хотели от меня, когда прислали своих парламентеров.

— Кого?

— Переговорщиков. Зачем вам нужен замок?

— Не только он. Ты захватил еще золото, которое тебе не принадлежит.

— А вот про него советую забыть! Про замок-то мы еще можем поговорить, а где ты слышал, чтобы Серый рыцарь отдавал золото, попавшее в его руки?