Кардиналы идут в ад

Церковные власти приказали священникам-рабочим оставаться на своих местах и не изменять своего поведения. Таким образом, возникло парадоксальное положение: Ватикан призывал к борьбе с коммунистами, а в то же самое время в унитарных профсоюзах рука об руку с коммунистами продолжали действовать священники-рабочие, пользовавшиеся поддержкой того же Ватикана. Причем свящепникп-рабочие продолжали участвовать в забастовках, провозглашенных унитарными профсоюзами, и выступали за запрещение атомных бомб, против «грязной войны» во Вьетнаме и против реакционных лидеров МРП и профсоюзных раскольников.

Такая деятельность священников-рабочих вызывала все большее раздражение в господствующих кругах Франции. Это отражалось па страницах буржуазной печати, сменившей прославление «партизапов бога» на хулу и порицание их. Особенно неистовствовал орган фрапцузских монополий газета «Орор», проводившая систематическую кампанию против священников-рабочих и доминиканского ордена, поддерживавшего их деятельность. Газета договорилась до того, что объявила парижский доминиканский монастырь «логовищем марксизма и рассадником коммунизма», а самих священнпков-рабочпх — «агентами Коминформа». В травлю свящепников-рабочпх включились и американские реакционные газеты.

28 мая 1952 г. народ Парижа вышел на улицу протестовать против приезда в столицу Фрапцип небезызвестного американского генерала Риджуэя, поведение которого во время войны в Корее вызывало возмущение во всем,цивилизованном мире. Полиция клерикала Бидо пустила в ход оружие против возмущенных парижан. Среди жертв полицейского террора оказались и два священнпка-рабочих — Буве и Кань, арестованные, по заявлению полиции, с группой «протестовавших коммунистов». Оба священника, несмотря на то что они сообщили полиции свое духовное звание, были жестоко избиты полицейскими.

О том, что с ними произошло в полицейском комиссариате, пострадавшие священники рассказывают следующее: «Едва мы пришли туда, как нас, пе спросив ни о чем и не посмотрев наших документов, стали избивать. На нас накинулось около двадцати полицейских, которые начали бить нас кулаками, резиновыми палками и ногами, главным образом по голове. Нас повалили на пол, заставили вновь подняться и, несмотря на крики, продолжали истязать до тех пор, пока мы не оказались изуродованными до неузнаваемости, все в крови, почти без сознания, бессильные оказывать какое-либо сопротивление. После этого нас поволокли по лестнице в подвал. Одному из нас до того изуродовали лицо, что он был не в состоянии открыть глаза или рот...

Постепеппо мы стали приходить в себя. К пам зашел полицейский комиссар: — Вы чувствуете себя лучше? Я сожалею, что это выпало на вашу долю.

— Что ж, если других избивать можно,— сказал Бернард (один из священников.—Я. Л.),—то мы довольны оказаться хотя бы раз вместе с теми, которых всегда истязают и мучают.

Затем пас повели на первый этаж, где закрыли в камере вместе с другими 13 товарищами. У некоторых из них были изуродованные, окровавленные лица, у одного рубашка вся в крови (после избиения в полицейской машине или в комисса-рпате). Нас оставили без еды и не разрешили никому сообщать о нашем положении. Не все арестованные были участниками манифестации, но все были избиты полицией.

К решетке камеры подошли два жандарма республиканского корпуса безопасности и принялись осыпать нас бранью: «Разве так полагается вести себя католическим священникам... бандиты... дерьмо... дегенераты...» и т. д.

Отупев от боли, мы провели ночь, на скамьях, слушая веселую болтовню охранников, довольных своей «работой»...

В 9 часов утра Бернарда вызвали к полицейскому офицеру:

— Вот так поп! Я сам бывший семинарист, христианин. Ты же сторонник насилия, а не братства.

Тут же он хватает железную доску¹¹⁵ и ударяет ею по спине Бернарда.

Бернард: — Я никогда не проповедовал насилия. Но я понимаю моих товарищей, когда их провоцируют.

Офицер: — Тебе еще мало, подлец, красный поп, твой святой отец находится в Москве, сейчас я тебе покажу.

Он достает из шкафа резиновую палку и с остервенением бьет ею Бернарда, приговаривая:

— Я уважаю священника, но. не человека.

— Нужно уважать человека.

Присутствующий при этом одетый в гражданское полицейский говорит:

— Послушайте, мы все братья, и вы наш брат.

— Я согласен. Я и товарищи, которые были со мной вчера вечером, мы доказываем наше братство ежедневно, ибо мы живем вместе. Но с тех пор, как я здесь, вы меня избиваете. Могу ли я верить в ваше братство? Обиднее всего то, что вы называете себя христианами, присутствуете наверняка на обеднях и причащаетесь и тем не менее бьете меня, священника. (В это утро других арестованных не трогали. Били только нас, священников.)

— Я сообщу это монсеньеру Фельтену (кардинал Фель-тсн — архиепископ парижский, преемник кардинала Сюара, который отдал богу душу, так и не осуществив своих честолюбивых замыслов.— И. Л.),— говорит офицер.

— Пожалуйста! Он вас выслушает, но-и нас тоже.

— Коммунисты!