Кардонийская петля

– Боишься боли? – Точно рассчитанная пауза, идеально выверенный тембр голоса. – Или смерти?

В это мгновение люди обычно вздрагивали. Но не Дагомаро.

– Мне больше не за кого бояться.

– За себя, – мгновенно отозвалась Григ. Тут же прикусила язык, но не поймала вылетевшее слово. И получила резкое:

– Я не галанитка, – высокомерно бросила Кира. – Я думаю не только о своей шкуре.

– Но ты не адигена, чтобы вести себя с такой наглостью, – не сдержалась Орнелла.

– Адигены – не единственные храбрецы Герметикона.

– Хочешь быть похожей на них?

– Мы уже похожи, – с видимым удовольствием ответила Дагомаро. – Мы вас презираем.

– А мы вас побеждаем, – рассмеялась Григ.

Она понимала, что допускает ошибку, что не нужно напоминать девчонке о поражении, но сдержаться не смогла.

– Война не окончена, – хмуро ответила Кира, отворачиваясь к окну.

Смотреть, говоря откровенно, было не на что: город они объехали пыльными просёлками и мчались теперь по идущей вдоль Хомы дороге. Пейзаж примитивный: поля, редкие постройки на них да широченная река – скука смертная, но Дагомаро таращится на эту скуку так, словно ничего интереснее на свете не видывала. Показывает, что разговор окончен.

«Нет, милая, так легко не отделаешься».

– За кого перестала бояться? – небрежно спросила Орнелла.

Тишина.

– За мужа?

Тишина.

– Или за «полевого» мужа?

– Не делай вид, будто не знаешь.

Кира давно, ещё во время боя, поняла, что её пленили не случайно. Услышала в горячке драки: «Девчонку не трогать!», «Я её взял!», и всё стало ясно. Тогда девушка решила, что её просто опознали и решили захватить живой, но подслушанные во время дороги разговоры ясно дали понять, что за ней целенаправленно охотились. А раз так, то скуластая галанитка не могла не читать её досье.

Орнелла же, в свою очередь, подпустила в голос грусти:

– Значит, Накордо погиб. Сочувствую. Как это случилось?

«Как будто её там не было!»

…Бронетяг врезается в стену… нет, не врезается – сносит. Проталкивает внутрь изрядный кусок стены, поднимая клубы едкой пыли. Рушится часть крыши, летят балки, падают кирпичи, поодиночке и выбитыми блоками, вопят придавленные защитники, ничего не видно, зато слышны выстрелы. Пистолетные и винтовочные выстрелы: приотцы врываются в здание порта и безжалостно истребляют всех на своём пути. «Девчонку не трогать!» Оглушённая Кира пытается нащупать винтовку, но её грубо хватают, поднимают и прижимают к стене. «Я её взял!» Руки того, кто взял, неимоверно сильны, вырваться из захвата невозможно, однако Кире удаётся повернуть голову. Чтобы увидеть плечистую белокурую женщину в приотской военной форме, а перед ней, на коленях, Драмара. Он не просит пощады, он не сдаётся, он тоже, как сама Кира, оглушён и пытается подняться. А потом Кира видит, как Драмар заваливается набок, но выстрела не слышит, потому что вокруг ужасный гвалт. Нет, не слышит, потому что вокруг ужасная тишина. Вязкая тишина, оглушающая сильнее артиллерийского снаряда, тишина, означающая горе. Кира теряет сознание.

Тогда…

А сейчас она говорит бесцветным голосом:

– Моего мужа застрелила твоя подруга.

– Он знал, на что шёл, когда выбрал профессию офицера. Неужели тебе не рассказывали, что это путь смерти?

– В какой-то момент профессиональное становится личным. – Кира перевела взгляд на сидящую впереди Колотушку. На женщину, которую необходимо убить.

– Насколько личной стала для тебя война? – осведомилась Орнелла.

– Ты действительно такая дура?

– Не дерзи, – холодно бросила Григ.

– Не лезь ко мне, – отрезала Кира.

Ожесточение. Вот чего добивалась Компания на планетах, которые собиралась сожрать. Война на полях – ерунда, кровавый соус к главному блюду, к ожесточению, которым пропитываются люди. Война должна быть в головах, в сердцах, в душе, в рассказах ещё не родившимся детям. Война должна стать принципом жизни, взаимная ненависть должна стать догмой, должна выпалывать сорняки миролюбия из пропитанной кровью земли. Люди должны забыть о добре, забыть о том, что они люди, должны ожесточиться – это сделает их слабыми.

Орнелла улыбнулась. Она поняла, для чего юная Дагомаро понадобилась директору-распорядителю и почему он велел пристрелить Накордо, поняла, что ожидает Киру и… И неожиданно для себя произнесла:

– Не думай о мести, девочка, а начинай жалеть себя прямо сейчас.

– Почему?

– Потому что я везу тебя к Абедалофу Арбедалочику.

* * *

– Прошу простить, мессер, я не ожидал, что вы будете настолько голодны, и не приготовился должным образом, – покаялся ИХ Бабарский, пронырливый суперкарго «Пытливого амуша». – Но неподалёку есть отличный трактир, в котором…

– Нет, ИХ, никаких трактиров: мы торопимся, – отказался Помпилио и откусил большой кусок бутерброда с паштетом.

– Да, мессер.

– Мы в походе, ИХ, – развил мысль адиген. – А в походах не всегда есть время разжечь костёр и поесть горячей пищи.

Поскольку жевать дер Даген Тур не перестал, голос его звучал невнятно, однако ИХ прекрасно понимал каждое слово. Он умел слушать, а главное – слышать, и мог расшифровать даже шуршание отравленного богомола.