Кардонийская рулетка

«Нельзя рисковать главной акцией»?! Слова правильные, но какая она — «главная» акция? Много лет назад таковой считалась та, во время которой власть получала наиболее весомый удар. Взрыв ратуши в Маркополисе, убийство тинигерийского дара Клавдия, уничтожение «Шолоколета», флагмана Шестого флота Компании, — все эти акты считались главными и сопровождались отвлекающими ударами. Но так считалось давно, до того как Огнедел стал превращать террор в искусство. Лайерак ценил замысел и красоту исполнения и главными называл те акции, которые завораживали случайных зрителей величием постановки.

Но в том, что намечено на завтра, красоты нет. Это будет работа, нужная в первую очередь заказчику, и этот факт бесконечно печалил Сапожника.

— Ради чего мы рискуем?

— Что, извини? — не понял Лайерак.

— Ради чего рискуем? — повторил Шо. — Мы поставили планету на уши — зачем?

— Так должно быть, — медленно ответил Отто.

И Сапожнику вдруг показалось, что в глазах Огнедела заиграли отблески всех недавних пожаров: тонущие канонерки, летящий в никуда поезд, пылающее здание… Не хватало самого главного, несостоявшегося, но и без него всполохи выглядели угрожающе: Лайерак догадывался, куда идет разговор, и направление ему не нравилось.

Шо стало страшно. Чтобы продолжить, ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, но он продолжил:

— А мне начинает казаться, что мы работаем за деньги.

Прозвучало, и теперь ничего не важно, кроме ответа.

Сапожнику очень хотелось, чтобы Отто вспылил, оскорбился, чтобы потребовал объяснений, но торопиться с ответом Лайерак не стал. Сделал глоток кофе, вернул чашку на блюдце. Неспешно раскурил сигарету, предварительно помяв ее в пальцах. Поморщился, наверное от солнечных лучей, и кивнул на прохожих:

— Согласен ли ты с тем, что все они скоро умрут?

— Нет, Отто, даже не думай — никаких прогулок на катере! — Смех. Отто пытается объяснить, что нормы приличий будут соблюдены.

— Глупо отрицать очевидное, — ответил Шо.

— Атеисты, религиозные фанатики, полицейские, борцы за свободу, адигены, простолюдины — никто не останется навсегда. Мы пытаемся сделать мир иным… мы делаем его иным, будим людей, открываем им глаза, но мы уйдем, а мир останется. Пусть измененный, но останется. Повседневный мир: будничный и тусклый, как черно-белые картинки твоей любимой синемы. Он просыпается изредка: войны, революции, катастрофы… Расцветает ненадолго, но вскоре вновь засыпает. Мы его изменим, обязательно изменим, но вскоре мир снова станет скучным, а потому необходимо постоянно наполнять его красотой. Постоянно добавлять изящества. Добиваться того, чтобы мир не засыпал, чтобы изменения его стали перманентными.

— За деньги?

Повторять вопрос было еще более опасно, чем задавать его в первый раз, однако Лайерак не разозлился.

— Меня, к примеру, забавляет тот факт, что одни эксплуататоры пытаются с нашей помощью свести счеты с другими…

— Я чувствую себя проституткой.

— Ребята, фильма начнется через пятнадцать минут! Бежим!

Молодой Отто умчался, держа за руку одну из девчонок. Исчез в толпе, случайный тезка, а Отто старый, проводивший студента странным взглядом, в котором боль смешалась с завистью и раздражением, вернулся к тому, с чего начал:

— Они все равно умрут. В свободе или рабстве, на войне или в постели, здоровыми или больными, верующими или нет — они умрут. И мы с тобой подохнем, Шо, и поэтому я постараюсь не упустить ни одной возможности добавить в мир немного красоты. Мне платят — пусть, мне не платят — буду делать ради удовольствия. Огонь был в начале, огнем все закончится… — Лайерак достал еще одну сигарету — его пальцы подрагивали. — Огонь — это красиво.

— А как же наши идеи? — тихо спросил Сапожник.

— Все идеи — дерьмо, кроме одной: мы все умрем.

— Но…

— Ты ничего не понял, Шо! — Огнедел вдавил так и не зажженную сигарету в пепельницу. — Наша цель — обрушить власть. Но для этого мы должны обрушить мир. А обрушить мир возможно лишь тогда, когда он теряет равновесие, а значит, каждая наша акция должна нести удар не власти, а миру!

* * *