Карелия

Деревня или село, никогда не могла запомнить разницу, где-то церковь есть, а где-то нет, а вот где именно не знаю. Словом, поселение невелико, рядом с железной дорогой наверно полустанок, с которого во многом и живёт, целиком вытянутое вдоль дороги, так непохожее на вологодские деревни с их матёрой какой-то добротностью. Остановились у ворот из пары поперечных жердей, которые должны остановить не человека, а скорее скотину. Я осталась сидеть в телеге, а Архип накинул петлю вожжи на столбик и, скинув верхнюю жердь, перешагнул через нижнюю, входя на подворье. Делать нечего, жду, в руке под юбкой стиснула рукоять нагана, взводить не стала, не особо крутя головой, смотрю по сторонам. Народа практически не видно, кто-то вдалеке выясняет отношения, залилась лаем собака. От дома наискосок через дорогу деловито перебежала беременная кошка. Забор привлёк внимание своей необычностью. Я видела плетни из жердей вокруг вкопанных столбиков, заборы по пояс из камней на юге, капитальные глухие заборы из тёса в бабушкиной деревне, не считая кованые красивые ограды дворцов в Ленинграде. А здесь довольно часто были вкопаны комлями четырёх-пятиметровые жерди с наклоном под углом в одну сторону, из-за чего высота такой изгороди едва выходила метра полтора. Выглядит очень необычно, не знаю, как с долговечностью…

На крыльце появился Архип с каким-то мужчиной, о чём-то переговариваясь, они двинулись в мою сторону, но на середине расстояния расстались, и хозяин повернул в дом, а Архип так же как раньше, преодолел входные жерди, быстро отцепил вожжи, впрыгнул на телегу и стронул лошадь…

— Ты уж прости, но еду брать не стал, не хочу лишних разговоров…

Пока выезжали из деревни молчали, да и километров восемь до Питкяранты разговор особенно не клеился. Сосед очень удивился, что на въезде нет никаких постов, да и первого оккупанта увидели только на центральной улице. По тротуару деловитой развалистой походкой шёл финский солдат. Я не успела особенно разглядеть у него каких-то знаков отличия, скорее общий вид. А вот он был до того чужой и неприятный, что озноб по телу пробежал. Сосед буквально взвыл у меня в голове: "Немедленно взгляд отведи! Только головой не крути! Нельзя смотреть! Ты внимание привлечёшь!" Как сомнамбула я остановила взгляд, и он скользнул дальше по стенам домов, ведь не только он шёл навстречу, но и телега наша ехала. "Господи! Ну какая же я дура! И чего уставилась?! Чуть всех не подвела! Спасибо, Сосед!.." Вроде всё обошлось, боковым зрением видела, что оккупант так и идёт и уже минует нашу телегу. А передо мной как впечатанный стоял его образ: суконное кепи с козырьком, куртка тёплая более светлого зелёного оттенка, чем наша форма, перетянутая ремнём, словно он хотел изобразить девичью талию, от этого нижняя часть топорщилась в стороны как пачка у балерины, спереди на ремне какой-то огромный пистолет, ствол точно длиннее нагана раза в два, на ногах здоровенные башмаки и обмотки на удивительно тонких икрах, таких, словно мышц там нет вообще, только кости и может кожа.

Но самым образующим образ и акцентирующим на себе внимание был контур его галифе. Такой ширины и парусности я никогда в жизни не видела, даже если бы попытаться в районе бёдер ему вписать круг, он был бы меньше в ширину, чем его начинающиеся от колен и до самой куртки "уши" галифе. Нет, я видела на улицах наших военных модников, у которых тоже галифе имели выдающуюся парусность, но им, мне кажется, всё-таки далеко до виденного мной шедевра. Не могу знать, все ли солдаты в финской армии имеют такие бриджи, но что видела, то видела. И почему-то это подействовало как-то угнетающе на моё настроение. Вообще, это был первый живой настоящий враг, раньше были просто слова "немцы, германцы, белофинны, финны", за ними реальности было не больше, чем за каким-нибудь сказочным названием вроде "старичка-лесовичка или гуслей-самогудов", такая абстракция, наделённая какими-то свойствами, но не имеющая реального материального воплощения. А теперь я видела и реально осознала слова о враге пришедшем на нашу землю и захватившем наши города и сёла, что это не сказка, не фантазия, это живое и ходит своими ногами в уродливых штанах… А ещё, я словно прикоснулась в смерти, не испугалась или появилась какая-то неожиданная угроза, нет, я прочувствовала, вместе с овеществлением образа врага, словно овеществилась и моя возможная смерть, которая для меня до этого оказывается тоже шла по разряду сказочных абстракций. А вот теперь я как-то внутри, в самой глубине души вдруг поняла, что за этими знакомыми словами на самом деле темнота и небытие, и это не переиграть и не переиначить и самое страшное не факт и момент смерти, а её фатальная неизменность после свершения.

Наконец мы выехали из Питкяранты и Архип продолжил рассказывать. О чём он рассказывал? О многом…