Карельский блицкриг

– Следуя старой воинской традиции, я предлагаю каждому из присутствующих обрисовать свое видение вопроса и по возможности обосновать его. Первым должен говорить самый младший по званию командир, – сказал комдив, и этим человеком оказался Любавин.

– Я предлагаю вести огонь по дотам врага прямой наводкой, – предложил Василий, и от его слов Дынин скривился, как будто ему в рот попало что-то кислое.

– Вы не верите в то, что артиллеристы подполковника Дерягина хорошо стреляют. Я вас правильно понимаю, товарищ старший лейтенант? – холодно уточнил Дынин у Любавина, и от его тона дознавателя в комнате стало напряженно тихо. – Объясните нам, почему мы должны подвергать дополнительному риску наших артиллеристов? Только потому, что вы так считаете?

Дынин всем своим голосом и видом пытался донести до Любавина ошибочность его предложения, но старший лейтенант продолжал упорно стоять на своем.

– Конечно, мы серьезно рискуем, выставив орудия на прямую наводку, но это даст возможность вести прицельный настильный огонь по врагу. Я в течение семи дней наблюдаю за передовой противника, и у меня нет твердой уверенности в том, что вражеские доты полностью разрушены.

Любавин достал из планшета блокнот и, заглянув в него, стал излагать свои аргументы: – От огня нашей артиллерии серьезно пострадали проволочные заграждения противника, которые он пытается восстановить в ночное время суток. В местах расположения дотов врага, согласно докладам наблюдателей, отмечалось от двадцати пяти до тридцати шести попаданий снарядов нашей артиллерии. От этого наблюдается разрушение земляной насыпи над дотом № 4 и частичное повреждение его стен. Что касается «миллионника», то видимых повреждений от огня нашей артиллерии не выявлено.

– Не пойму, что вы хотите сказать собранию, товарищ Любавин? То, что у финнов непробиваемые доты или что мощность наших снарядов отличается от заявленных данных? Потрудитесь объяснить собранию суть своих слов, – властно потребовал Дынин, которому уже надоел спор со строптивым оппонентом.

Будь на месте Любавина старший по возрасту командир, он уже давно проявил бы благоразумие и согласился с мнением командира дивизии, однако старший лейтенант не собирался этого делать. Молодой задор подталкивал его отстаивать собственное мнение, не услышав аргументированных контрфактов. Кроме этого, Василия поддерживало присутствие на собрание Рокоссовского, в котором он видел не салтыковского «органчика», а думающего командира.

– Я всего лишь излагаю доводы в пользу ведения по вражеским дотам огня прямой наводкой и только, – сдержанно ответил Дынину Василий, у которого нестерпимо ныла нога от непрерывных тычков сапогом майора Телегина.

– Неужели вам не понятно, что ваши доводы не состоятельны, – начал Дынин, но комдив его не поддержал.

– Проверить состоятельность доводов товарища Любавина можно только на практике. Вы полностью уверены в том, что для подавления дотов противника следует установить орудия на прямую наводку?

– Да, товарищ комдив. Равно как и в том, что для уничтожения дотов понадобится команда саперов для их подрыва.

От этих слов у Дынина перехватило дыхание, и он от злости побагровел. С трудом справившись с обуревавшим его гневом, он вдохнул глоток воздуха и собрался обрушить на строптивца весь свой командный гнев, но его опередил Рокоссовский:

– Это хорошо, что вы так уверены в своих расчетах, товарищ Любавин. Думаю, будет правильным предоставить вам возможность на деле доказать свою правоту. Насколько я помню, вы командуете батальоном. Этого вполне хватит для создания ударного соединения, чье наступление будет поддерживать огнем одна специально выделенная батарея. Вы согласны с таким вариантом, товарищ Дынин? – комдив требовательно посмотрел на полковника, и тот не нашел в себе смелости не согласиться с мнением представителя штаба фронта.

– Думаю, в качестве исключения можно, товарищ Рокоссовский, – выдавил из себя Дынин и, метнув убийственный взгляд в сторону Василия, добавил: – Как говорил товарищ Горький, безумству храбрых поем мы песню. Но это совсем не означает, что в случае неудачи с них не будет спрошено по всей строгости, – изрек предупреждение Дынин для молодого строптивца.

Стоит ли говорить, с каким настроением в дивизии ждали разрешения этого спора. Многие откровенно жалели Любавина, говоря, что зря он вступил в конфронтацию с командиром дивизии.

– К чему все это упрямство, ведь ясно, что не по Сеньке шапка шита. Как командир скажет, так и будет, – важно говорили познавшие горечь жизненных ошибок «Фемистоклы из Замоскворечья».

– Это верно, – соглашались с ними «Мильтиады» с той же пропиской, – молодой еще лейтенант, видно мало его жизнь ломала. Даже если он и прав на деле, командир всегда будет прав по существу.

В их рассуждениях была своя доля правды, но Любавин совершенно об этом не думал. Перед ним стояла задача взять укрепления врага по возможности малой кровью, и он делал все, чтобы как можно лучше выполнить ее.