Карьера Югенда

Она отвернулась и тайком отерла глаза. Аксель с горечью отметил автоматизм этого не свойственного Марте жеста. А Мартин вскочил с места, привычно забрался на колени матери и обхватил тонкими ручонками её шею:

– Мамочка, не плачь! Пока в доме есть мужчина, тебе нечего бояться! Правда-правда!

Аксель помрачнел и залпом выпил «победное вино».

Марта нежно погладила крупную кисть мужа и неожиданно ощутила прилив настоящего счастья. Какой же дурой была она тогда, в сорок первом году! Разве войной доказывается мужество? Он жив, здоров, и сидит рядом, почти касаясь её! Какое счастье! Аксель повернулся к Марте:

– Что с тобой? Ты меня слышишь?

– Да, дорогой.

– Магда где? – Аксель заметно волновался

– Зачем она тебе? – сощурилась Марта. Больше она к ней своего мужчину не подпустит!

Аксель уничтожал кулинарные шедевры Анны.

– Надо ей сказать, – с трудом проговорил Аксель с набитым ртом, – что Ганс сейчас загорает на Алтае.

Марта вздрогнула так, что расплескала вино. К счастью, все были слишком ошарашены, чтобы это заметить.

– Алтай? Это город? – с интересом спросила фрау Дерингер.

– Нет, – замотал головой Аксель. – Город – Рубцовск. А Алтай – это русская провинция, вроде нашей земли. На самом краю света, – произнёс Аксель, нетерпеливо придвигая к себе очередную тарелку. – Только сумасшедший поедет туда добровольно!

– Почему же почта… – пробормотала ошеломлённо Марта. – Почему же сообщили о его гибели?

– По ошибке, – спокойно ответил Аксель. – На войне случаются ошибки.

За столом воцарилось гробовое молчание.

– Может, это был не он? Может, ты путаешь? – робко спросила фрау Дерингер.

– Да что я, Ганса не знаю! – возмутился Аксель. – Мы проговорили всю ночь, не выспались! В одном бараке ночевали! А потом его перевели. За драку. Это точно он!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

I

Мы строили автомобильный мост через реку Алей. Есть такая в Алтайском крае. Мне доверили кирпичную кладку – высококвалифицированную работу! Солнце палило нещадно, как в Марселе, правда, моря здесь не было. Зато была река. Широкая, спокойная река. Такую легко форсировать, – течение слабое. А, это теперь не нужно. Слава Богу, война закончена.

Солнце беззаботно катилось по ярко-синему небу. Лёгкий ветерок нежно, как волосы любимой, перебирал тонкие былинки. Воздух был пропитан запахом нагретой травы; от реки временами тянуло желанной свежестью. Где-то рядом купали коней. День стоял великолепный.

Хайнц подвозил мне на тачке очищенный от раствора кирпич, аккуратно складывал его штабелем. Как снаряды, мелькнула незваная мысль. Я прослыл мастером на все руки, и почти священнодействовал.

Осколки раствора и прочий строительный мусор с берега реки вывозился и сбрасывался в небольшой овраг, дабы выровнять рельеф местности.

Наш Макс сидел на чурке и в глубокой задумчивости грыз стебелёк клевера. Он смотрел на сверкающую гладь реки и ничего не видел. Неожиданно для самого себя я бросил кирку и решительно направился прямиком к нему. Макс встрепенулся, вскинул винтовку. С такой винтовкой только коров пасти, презрительно подумал я. Они устарели ещё в Первую мировую. Но Макс вряд ли об этом знал.

– Стой там! Что хотел? – строго спросил он. Строгость настолько ему не шла, что я чуть не рассмеялся. Но покорно остановился: правило есть правило.

– Я хочу помогать фройляйн. И знать её имя, – старательно выговорил я.

–Кому помогать, что ты городишь? – не понял Макс.

– У неё есть сын. Я хочу помогать. И знать имя, – твёрдо заявил я.

– Не положено, – отрезал Макс. – Иди работай.

Опять это ненавистное «не положено»! В бессильной злобе я отвернулся. Потом понуро поплёлся к зародышу моста. На полпути какая-то сила остановила меня и заставила порывисто обернуться.

– Пожалуйста! – в отчаянии крикнул я ему. – Я работать две смены! Я сделать вам водопровод… Хороший водопровод в саду! И фонтан!

– Да не знаю я её! – взмолился Макс. – Откуда мне знать? И какой тебе водопровод с фонтаном? – нараспев запричитал Макс. – Мало тебе работы, что ли? Этот немец точно свихнулся! Отвечай потом за тебя! Всё, капут! Стройся!

Последние слова он выкрикнул даже с обидой. Военнопленные поспешно построились в шеренгу. В строю я едва сдерживал слёзы.

…Мы с воплями попрыгали в воды Алея. Совсем близко из прогретой воды вынырнула чья-то голова и энергично отфыркалась. Детцель (это был он) по-собачьи разбрасывал брызги. Я не выдержал и засмеялся. А эта бестия, обдав меня водой, крикнула:

– Бетроген! Что, мёрзнешь в сибирском плену?!

И все загоготали, вспомнив дурацкие листовки про сибирский плен. Но каждый во всякую свою свободную минутку представлял себе в красках своих родных и то, как он едет домой. Вот он поднимается в вагон в Барнауле, вот – сходит на перрон, скажем, во Франкфурте-на-Майне. Вот входит в свой дом. А потом… и так далее.

И только меня с некоторых пор занимали совсем другие вопросы. Мысли о милой, далёкой Германии скребли душу, от тоски в груди ломило. Но я вспоминал о Германии, как об умершей возлюбленной. Так оно, собственно говоря, и было…

Рано или поздно меня вышлют отсюда. И я вернусь в числе последних.