Карьера Югенда

В бараке я дотащился до своей койки и бросился на неё, как в омут. Настроение было препаршивое. Бьюсь головой, как о каменную стену, об это поганое «не положено»! Какое мерзкое слово! Рано или поздно меня депортируют отсюда. До того я должен увидеть её во что бы то ни стало. И ещё кое-что сделать.

Полная луна запуталась в верхушках деревьев, почерневших от ночи. Невозмутимо мерцая, свысока смотрели на нас звёзды. А в нашем жалком бараке в скупых лучах одинокой лампочки грелся длинный обеденный стол. По нему парни усердно стучали костями. Они играли в домино и радостно гоготали, – послезавтра отходил их поезд в милую Германию, и мыслями они были уже на перроне.

Я накрылся с головой, чтобы не слышать этих гогочущих гусаков.

– Эх, скорей бы домой… во сколько, ты говоришь, поезд? – спросил кто-то. Кажется, Франц.

– В шесть! Господи, я не верю, что скоро буду дома! Не поверю, пока не сяду в вагон! Нет! Пока не сойду в Берлине! – затараторил чей-то певучий тенор.

– Успокойся, истеричка, ты заставляешь меня нервничать! – пророкотал Детцель своим хорошо темперированным баритоном. – Скажи, ты уложил свой дорожный несессер из кожи телёнка? Да не забудь положить зубную щётку и дюжину шёлковых ночных рубашек!

Они загоготали так, что затрясся весь барак. Раздались чьи-то тяжёлые шаги. Смех замолк.

– Вольно, почти свободные немецкие граждане! – расслышал я чуть надтреснутый тенор Макса. – Где молодость ваша немецкая?

В бараке повисла недоумённая тишина. Детцель, догадавшись, кивнул на мою койку. Макс тяжело протопал через весь барак, отдёрнул мою рогожку и крикнул:

– Вставай, Молодой! Тут такое дело… В общем, аккурат через неделю твой поезд! Поедешь в Германию! К Кларе своей. Карл!

Максу очень понравилась его шутка, но он сдержался. С торжественным видом он потряс перед моим носом какой-то бумажкой:

– Видишь, бумагу тебе выправили. На Берлин. Собирайся!

Эта весть пронзила меня, как мечом. Я подпрыгнул на койке, как ошпаренный кот.

– Как?!– вырвалось у меня.

Улыбка наконец расплылась по лицу Макса, как круги на воде от брошенного мальчишкой камешка.

– А что, тебе у нас понравилось?! – расхохотался Макс. – Так ты оставайся! – предложил он. – Будешь у нас тут золотых дел мастер. Зайдёшь ко мне сейчас.

Последние слова он произнёс очень тихо, так, чтобы услышал только я. Значит, есть какая-то работа для меня, что-то в ремонт.

Макс ушёл. А я остался лежать, словно камнем, придавленный к нарам этим известием. Ни одна живая душа в Германии не ищет Югенда Бетрогена! А Ганса Гравера больше нет… Значит, меня выдворяет сам Советский Союз! Значит, это подсуетился сам Макс. Он хотел, как лучше… Помочь мне хотел. Но у меня тут ещё одно дело… не закончено. Он-то не знает! Да и в Дрездене меня никто не ждёт. Куда, к кому мне ехать, о Господи? У меня и дома-то, наверное, теперь нет – после таких-то бомбёжек!

Я должен задержаться в Союзе, чего бы это мне ни стоило!

Я вскочил и помчался к Максу сломя голову.

II

Слава обо мне как о чудесном механике с быстротой молнии разнеслась по всему городу, и жители понесли мне свои самовары и прочую утварь. Я с удовольствием всё чинил. Поначалу я не хотел брать с них деньги, но потом задумал одну штуку, и деньги мне потребовались позарез. Однажды сломался трактор на молочной ферме, – и это в разгар страды! Я срочно отбыл на ферму в сопровождении Макса. Постепенно, с молчаливого согласия лагерного начальства, я стал делать ремонт на дому. Не всегда было удобно пригонять технику в наш барачный двор.

Довольно скоро я набрал нужную мне сумму.

Чрезвычайно много усилий было потрачено мной на поиск и добычу материалов, столь дефицитных после войны. Проворачивались немыслимо сложные сделки, с множеством участников. Потом ночи напролёт я занимался собственно работой. И вот, наконец, свершилось!

Июльским вечером веломобиль под управлением пятнадцатилетнего капитана – младшего брата Макса Володи – торжественно покинул расположение нашего лагеря и скрылся с глаз в клубах пыли.

Пролетел ещё один рабочий день, такой же безликий, как все остальные. Я шёл в город – починять чей-то примус. Сердце ёкнуло, когда я подошёл к нужному мне дому – где-то совсем рядом живёт она. У меня мелькнула безумная мысль – найти тот дом, зайти к ней и … и что? Что я ей скажу, кто я такой? Жалкий захватчик-неудачник. Я долго возился с тем примусом, будто нарочно время тянул.

Когда я закончил возню с примусом и вышел на улицу, уже стемнело. Ночь медленно спускалась на Рубцовск. В небе зажглись первые вечерние звёзды, и аромат душистого горошка до краёв наполнил тёплый воздух. Город дремал.

С отвращением я побрёл в свой барак. Но услышал детский разноголосый хор и в изумлении остановился.