Карьера Ногталарова

— Как только освободился из тюрьмы, я некоторое время по-прежнему дурачил людей. Однажды один из моих друзей по тюрьме сказал мне: «Ты старый аферист, у тебя хороший голос, давай займемся доходным делом. Поедем в район «на гастроли». Я согласился, стал зубрить газеллы, гасиде и петь их мусульманам… Дальше — больше… А потом и сам не знаю, как стал муллой. Много поездил и наконец обосновался в этом городе. Теперь у меня доходное дело. И бог даст, оно станет еще доходнее. Пусть аллах даст здоровье верующим мусульманам и мусульманкам. Вот этот дом куплен на их приношения.

— Ай молодец, Шурка! А где ты научился духовной писанине?

— Ерунда! При жизни отца я четыре года учился арабскому алфавиту и немного помню его. Теперь, когда нужно, черкну чего-либо на бумаге. Кто там понимает, что я написал.

— Что же ты пишешь? Какие ты молитвы сочиняешь?

— Никакие. Пишу, что на ум приходит.

— Ай молодец, Шурка! Выпьем за твою новую специальность.

— Спасибо.

Муса, смешав масло с медом и заворачивая все это в тоненький лаваш, отдавал его во власть давно почерневшим зубам.

— Уговор, Шурка, мы должны друг другу помогать.

Мулла, проглотив кусок, спросил:

— Например, какую ты помощь ждешь от меня?

— Например, ты должен давать мне сведения о жирных, богатых клиентах, населяющих этот город.

— Пустяки! Это я могу сделать. Могу еще больше. Когда ты кого-либо обворуешь, люди придут ко мне гадать. Я им такое скажу, что они никогда не нападут на твой след.

— Вот это да! Это настоящий номер.

— А ты, Мусик, должен меня всюду рекламировать и приводить ко мне самых темных клиентов.

— Клянусь, я расхвалю тебя так, что твой дом будут считать священным.

— Так и поступай, Мусик! Выпьем за твое здоровье и твои успехи.

Мулла Шюкюр выпил свою рюмку, хотел было закусить, но, заметив, что холодная закуска кончилась, позвал жену:

— Гюльназ, принеси что-нибудь горячего.

Нарядная жена муллы принесла чихиртму. Сощурив глаза, она внимательно посмотрела на гостя и ушла. Муса, подтолкнув Шурку, моргнул в ту сторону, куда ушла молодая женщина.

— Где ты нашел такую фифочку?

— Тише, бродяга ты этакий.

Шюкюр, обгладывая лапку курицы, улыбнулся.

— Ей-богу, когда судьба улыбнется, то столько добра валится на человека… Однажды приходит девушка и говорит мне: «Дядя мулла, сочини мне такую молитву, чтобы я избавилась от колхоза». Я спросил: «Если у тебя нет охоты работать, то к чему тебя влечет, дочка?» Она ответила: «Мое желание — ничего не делать, хорошо одеваться, весело жить». Тогда я спросил: «Если ты не будешь работать, кто же тебе предоставит такую жизнь, ханум?» Она улыбнулась: «Может быть, найдется какой-нибудь раб божий. Вот я и прошу, напишите мне такую молитву, чтобы мне встретился богатый муж». Я уверил ее: «Напишу, милочка моя».

— И ты написал?

— Ты же не ребенок. Вижу, что она молода, привлекательна, и я написал ей такую молитву, чтобы она быстро прилипла ко мне. И мы стали молодоженами.

— Ай молодец, Шурка!

— Спасибо. Пусть бог и тебе даст такую, дорогой Мусик.

— Это уже от тебя зависит.

— Ну что ж, и это возьмет на себя мулла Шурка.

— А куда делась твоя прежняя жена, дети?

— Разве я знаю, где они? После той жены я был женат еще на одной. Эх, и ее я оставил… с ребенком.

— Тогда выпьем за вас, молодоженов. Э, этот сосуд уже пуст.

— Не огорчайся, Мусик, мулла Шурка еще не умер. — И тут же он позвал: — Гюльназ, принеси красноглазого.

Гульназ принесла бутылку коньяку и поставила на стол, а сама села между мужем и гостем.

— Я там скучаю, мулла.

Шюкюр пьяными глазами оглядел жену и, как бы запевая, сказал:

— Если ты там скучаешь, сиди здесь, джейранчик мой. Наш гость не чужой нам человек. — Шюкюр наполнил свою рюмку и поставил перед Гюльназ: — Выпей за нашего гостя, моего друга по духовному училищу — по медресе. Недавно приехал в наш район, работает в магазине.

— Добро ему.

— Будь здорова, ханум, — пожелал ей Муса.

По мере опустошения бутылок головы пировавших туманились. Бывший кабацкий певец Шурка, запустив руку в косы молоденькой жены, стал тихонько напевать:

Я люблю эти черные косы,
Гребешок у тебя отниму, —
Не хочу, чтобы пальцы чужие
Прикасались к добру моему.

Гость, как бы разозлившись, потушил папиросу о тарелку и вызывающе спросил:

— Значит, ты, Шурка, считаешь меня чужим? Да?!

Шюкюр торопливо наполнил рюмку и ответил:

— Не сходи с ума, Мусик. Тысячу девушек я не сменил бы на тебя.

И продолжал:

Пусть нальет виночерпий бокалы,
Будет литься вино как река,
Я дружка на любую из женщин
Не смогу променять никогда.

Теперь обиделась Гюльназ:

— Ты жертвуешь мною ради чужого мужчины?

Будто бы не обратив на нее внимания, Шюкюр запел еще громче:

Не покину я сердца любимой
Ни в полуденный час, ни в ночи,
Потому что извечно кружатся
Роем бабочки возле свечи…