Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого)

— Нет, мы, когда сидели в тюрьме, то думали, что мы из тюрьмы выйдем не для этого.

— Происходит не праздник, а борьба, товарищи. И вот я спрашиваю: можете ли вы подарить нам, а если не можете подарить, то есть ли у вас самих, по крайней мере, не цветы, а хоть плохенькие пики, есть ли бомбы и ружья у вас, чтобы защищаться, если снова нападут казаки или черная сотня. Вы цветами от них не отобьетесь. Или вы думаете, что все уже кончилось? Что мы достигли полной победы?

— Вы говорите здесь хорошие речи... А уменьшилось ли хоть на одного человека в жандармских казармах и охранке? А распущена ли хоть одна черносотенная чайная? Разве для почетного парада нашему Совету со станиц в город потихоньку собираются казачьи очереди под шум вашего хлопанья на митингах? Вы этого не знаете, товарищи?

— Говорите, говорите, товарищи, на митингах, но мы, сознательные рабочие, посидевшие в тюрьме и присмотревшиеся к самодержавным бандам, мы, кроме того, еще будем готовиться к новому бою. И вот я предупреждаю, товарищи, что необходимо думать о вооружении. У нас организуется добровольная боевая дружина. Мы будем готовиться ко всему. Кто из вас хочет борьбе помочь, добывайте оружие, идите в наши вооруженные десятки. Тогда нам не будет и за цветы стыдно, тогда мы дадим отпор всякой новой царской провокации!

Анатолий кончил. Бурная овация была первым ответом митинга на его речь. А затем к нему потянулись наиболее беспокойные головы.

С этого времени Анатолий стал в неясной оппозиции к меньшевистскому комитету, деятели которого отметили уклон в непримиримости Сабинина, но не решились препятствовать ему организовывать в боевую дружину добровольцев рабочих.

Когда юноша сошел со сцены и пробрался к задним рядам собравшихся, его сзади кто-то остановил.

Анатолий поднял голову и оглянулся.

Возле него была покорная, боязливо взглянувшая ему в глаза Клава Чистозобова, с которой он когда-то так раздосадованно расстался в заречной роще.

Анатолий вспыхнул, взволнованный ее видимою покорностью, и быстро подал девушке руку.

— Толя, вы не можете пойти сейчас со мною, я хочу сказать вам о себе, чтобы нам никто не мешал?.. Пройдемтесь хоть по улице.

Анатолий секунду подумал.

— Пойдемте со мной...— сказал он ей.

Он решил спуститься с девушкой в безлюдные, вследствие нерабочего дня, мастерские. Ближайшее к столовой литейное отделение, как и кузня, имело полужилую кладовую, где собирались иногда летучие кружковые совещания подпольщиков рабочих. Для того, чтобы попасть в цех, нужно было только пройти обрыв, отделявший столовку от тыловых зданий мастерских.

Они минули насаждения нескольких чахлых деревцев на этом обрыве и вошли в помещение цеха. Большое, пахнущее перегаром чернозема, кирпича и металла здание было совершенно пусто. Красные деревянные модели, формы частей и литые то свежего наждачного цвета, то ржавобурые остовы и скопления металлических громад ничем не оживлялись.

— Здесь, как в царстве каком-то! — полушопотом произнесла девушка.

— Царство заколдованных царь-голодом людей. Литейщики — это подданные этого царя, — согласился рабочий.

Они подошли к входу в кладовую.

— Обождите, Толя, — произнесла она, опираясь на куб для кипячения воды возле входа, — может быть мы напрасно идем...

Анатолий остановился, чувствуя, что девушка хочет сделать нужное ей после их первого свидания объяснение.

— Я, Толя, — опустила девушка глаза, — полюбила вас еще больше. Я тогда поняла, что если я такой непонятливой останусь, то вы меня полюбить не сможете. А когда я узнала, что вас арестовали, то я решила тоже вступить в вашу партию. Но мне не к кому было обратиться. Я хотела узнать, что нужно сделать, чтобы все понимать. Теперь делайте со мной, что хотите, Толя, только скажите, какую девушку вы можете полюбить и как она должна поступать. Скажите мне откровенно, не подделывайтесь ко мне, я все одно буду такая, как вы хотите. Вы меня отвергли за то, что я шла за верующими?

Клава покраснела и ей так было стыдно, что у ней на прячущихся глазах почти выступали слезы.

Сабинин минутами черствевший, минутами, наоборот, начинавший томиться и любить девушку, успокоился, когда она задала вопрос.

Он секунду помедлил, намереваясь ответить ей с товарищеской вдумчивостью и прямотой.

— Во время революции во Франции, — сказал он сдержанно, — когда там рабочие сражались против короля так же, как мы теперь боремся против самодержавия, если королевские солдаты, дружившие с работницами, выступали против рабочих, то некоторые женщины загораживали им дорогу, вступали также в бой, распаляли солдат и, подымая им на зло подолы юбок, кричали: «стреляйте, собаки!» Таких отчаянных женщин я любил бы, не видя их в глаза даже.

Девушка наклонила голову и прислонилась ею к Анатолию.

— Толя, ты куда захочешь, сможешь меня послать, хоть на смерть, и я все сделаю. Я хочу, чтобы ты меня любил.

Анатолий прикоснулся к девушке; Клава прильнула к нему. Потом он толкнул дверь, возле которой они стояли. Затем он поднял на руках девушку и шагнул с ней в помещение.

* *

*