Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого)

Анатолий, предприняв организацию рабочих десятков чувствовал, что он поступает не так, как поступал весь комитет и как думали поступать впредь определявшие линию организации меньшевики. Но он еще не решался назвать себя большевиком, хотя и догадывался, что по существу его образ действий знаменует собой ничто-иное как бы большевистскую революционную активность, Он с нетерпением ждал, чтобы ему кто-нибудь подтвердил это. И вот приехал Матвей.

На следующий же день после приезда его более искушенного в политике «закадыки» старинные друзья встретились и посвятили свои разговоры как воспоминаниям, так и выяснению своего единомыслия. Они решили вместе вести открытую большевистскую линию и не скрывать, к какому крылу партии они принадлежат.

Матвей одобрил все, что уже сделал до сих пор Анатолий. Он сообщил кроме того о том, что ожидается приезд Семена Айзмана.

— А как он? — спросил Анатолий.

— В Петербурге он видно колебался. Но здесь он будет с нами. Он и в Петербурге среди меньшевиков проповедывал свое. Только делает это он не по-нашему, так, что искры летят от логунгов, больше со смехом, да шутками. Душевный парень... У него больное сердце и он может умереть...

— Ну, пока умрет, еще работнем вместе...

— Да, старую компанию опять соберем вместе... Заживем на всех парах, Анатолий. Еще женок, пожалуй, добудем себе. Ты уже женился?

— Почти...

— А! Ну, за мной очередь...

Матвей засмеялся. У Анатолия смягчилось лицо.

— Ты что собираешься делать?— спросил Анатолий.

— Завтра буду митинговать в Александрово-Грушевске, а затем поеду в Сулин и, вероятно, Гурвич пошлет еще куда нибудь...

— Хорошо... Разведешь большевистскую заразу.

— Да... надо попробовать, иначе нам устроят такую баню скоро, что погромы покажутся мелочью. Дело идет к этому...

Приятели задумались.

* *

*

Прошло около месяца. Матвей только-что возвратился из Тихорецкой, где он проводил митинги. В воздухе уже запахло реакцией; кое-где начались разгромы рабочих организаций. Зная это, Матвей сговорился с руководителем Тихорецкой группы, профессионалом Кубанцем, что тихорецкие товарищу, обезоружившие при Матвее полицию и вскрывшие в каком-то товарном вагоне ящик с полсотней берданок, по его вызову немедленно приедут в Ростов, на помощь дружине, если здесь начнется восстание.

Первый же встреченный Матвеем на вокзале товарищ сообщил ему о событиях последних суток в Ростове: только-что освобождено из тюрьмы под угрозой новой всеобщей стачки и движения рабочих в город несколько арестованных было членов президиума Совета, во главе с его председателем. По поводу провокационного ареста на завтра в помещении Совета назначен общегородской митинг.

Матвей приехал поздно вечером и потому поделиться мнением о возобновлении старых приемов самодержавия в борьбе с организацией рабочих ни с кем не мог. Но как только наступило утро, он уже был в Совете.

Председательствовал и руководил всей работой Совета Рабочих Депутатов Милон Гурвич. У арестованного и только-что освобожденного меньшевика было обескураженное настроение. Он как раз перед митингом проводил экстренное заседание комитета, на котором единомышленники Матвея, Анатолий и Семен Айзман, приехавший из Петербурга вслед за Матвеем для похорон Клары, ультимативно ставили вопрос о восстании.

Большинство комитета решительно возражало против всех выступлений, которые могли повлечь за собой применение оружия со стороны правительства. Но это большинство, во-первых, не могло указать действительных средств борьбы в случае повторения ареста уже в массовом масштабе с попыткой разогнать Совет, а, во-вторых, оно боялось оказаться перед лицом раскола, если бы приняло решение, связывающее руки «боевикам», как была окрещена группа, выразителями взглядов которой в комитете являлись Сабинин и Айзман, а вне его — влиятельный Матвей, не входивший в комитет.

Поэтому комитет не принял никакого решения, и Сабинин с Айзманом ушли с заседания, считая себя вправе поступать, как это будет диктоваться обстоятельствами.

Милон Гурвич терялся. Явившись в помещение столовки в самом начале сбора наэлектризованной арестами публики, он разговаривал то с одной, то с другой группой товарищей, прощупывал настроение массы, зная, что он и сегодня должен быть ее гегемоном, как он был им со времени всеобщей забастовки и он колебался, не зная, что ему делать.

Матвей, чувствуя, что его единомышленники должны уже что - нибудь предпринять, и разыскивая Сабинина, вошел в столовку. Полминуты он смотрел, как в два входа длинного и высокого корпуса столовой вливаются рабочие, работницы и горожане, желавшие сознательно отнестись к новой свободной жизни.

Являвшиеся, встречая знакомых, немедленно разбивались на группы, возбужденно заговаривали о состоявшемся первом покушении на Совет и беспокойно ждали начала митинга, чтобы узнать, что им скажут вожаки.

Народу все прибавлялось. Матвей видел по тем взглядов, какими менялись и члены организации и неорганизованные рабочие, что они ждут действий, что если действий в этот переломный момент не последует, то масса потеряет доверие к вожакам.