«Карьера» Русанова. Суть дела

— Привет, близнецы! — крикнул он. — Подкиньте-ка мне камушка. А то ведь вы без работы, как рыба без воды.

Один из братьев спустился вниз.

— Слушай, парень, — сказал он. — Может, мы тебя неправильно информировали? Дело в том, что у нас тут калым не денежный, на общественных началах, как говорится. Трояк, конечно, выделить можем…

Геннадий ласково взял его за руку.

— Тебя как звать, близнец?

— Алексей…

— Так вот, Алеша, запомни; — я альтруист. Тебе знакомо это слово?

— Не совсем… Это что же, секта такая?

— Почти. Альтруисты — это люди, которым нравится делать другим добро. Понимаешь? Они просто жить без этого не могут. Именно потому ты и обойдешься на сей раз без тумака. Усек? А теперь хватай лопату и грузи, чтобы кости трещали.

Алексей забрался на желоб, свесился оттуда и сказал;

— Ты запомни, у меня левое ухо меньше правого. Понял? А тот, у которого уши одинаковые, — тот Сашка.

Теперь уже и Герасим включился в гонку. Видимо, задело. На перекате он срезал угол и первым выбрался на берег, но тут промахнулся, потому что Геннадий уже присмотрел более пологий подъем и специально дал небольшой крюк. Пока Герасим буксовал в мелком галечнике, он успел проскочить подъем и снова первым опрокинул кузов. Отъезжая, заметил, что Герасим подходит к щебенке по его следам. Огляделся. Прямо перед ним тянулась длинная песчаная коса, втиснутая в зеленые заросли тальника; коса, словно тетива, стягивала излучину дороги. «Ну, погоди, — рассмеялся Геннадий, — погоди… Нырну я у тебя под носом».

Он поехал обычной дорогой, загрузился и специально замешкался возле эстакады, поджидая, пока загрузится Герасим. Теперь он шел у него в хвосте. Герасим учел все свои ошибки, на перекате прижал Геннадия к более крутому берегу, легко выскочил на дорогу и скрылся за поворотом. Геннадий свернул на косу. Он рисковал. Коса могла оказаться мягкой, и тогда его с позором будет выволакивать тот же Герасим, но если нет — можно себе представить, какие у него будут глаза! И он, зачем-то пригнувшись к рулю, погнал машину по косе, прямо к видневшемуся конусу щебенки. Коса оказалась твердой; это был даже не песок, а старый слежавшийся ил, и Геннадий опорожнил кузов, когда Герасим только еще показался в дальнем конце прогалины…

Через три часа Геннадий обогнал Герасима на целых четыре ездки. Герасим подогнал машину под желоб, сел на бревно и крикнул:

— Эй вы, интеллигенты! Слезайте! Идите посмотрите на циркача. Ты что, в цирке, что ли, работал?

— Старый гонщик, — скромно сказал Геннадий. — С пятнадцати лет.

— Умеешь! Что да, то да… Ты на «Ветреный» зачем?

— На работу думаю устроиться.

— Там шоферы не нужны. А нам нужны. Я бригадир, посему официально тебе говорю. Ты сам откуда?

«Вот и выкручивайся, — подумал Геннадий. — Как теперь скажешь, что я ниоткуда, что прав у меня нет, что в кармане четыре рубля?..»

— Из больницы я. Так получилось… Приехал сюда месяц назад, остановился у знакомого, потом вот, не хуже вашего шофера, спускался по темной лестнице, упал, разбил голову… Месяц лежал, а сейчас вышел. Знакомый в командировке, все барахло у него… — Он нес эту чепуху и со страхом думал, что сейчас его могут спросить, где живет этот знакомый, кто он такой, они ведь тут всех знают… Ну и пусть спрашивают, пошлю их к чертовой матери, скажу, что я рецидивист, и вообще пусть они бога благодарят, что я у них машину не увел.

— Да, видик у тебя не очень, — сказал Герасим. — Больница есть больница… Ну так как? Пойдешь к нам? Сходу даю лесовоз. Согласен?

— Да поедет он, — сказал Алексей. — Он же этот, как его… Альтурист.

— Балда ты садовая! — рассмеялся Геннадий. — Сам ты альтурист. Запомни — аль-тру-ист! Ну, повтори. То-то. Это волшебное слово, голубчик, с ним не пропадешь.

Он обернулся к Герасиму.

— Соблазнительно говоришь, но придется обождать немного. Обстоятельства есть… Посмотреть, однако бы, не мешало.

— Вот, и посмотришь. На «Ветреном» тебе сегодня делать нечего, поздно уже, да и воскресенье. Переночуешь у меня, а завтра с утра топай себе потихоньку, там всего с километр.

17

Семья Княжанских занимала целый дом из пяти комнат, уставленных деревянной мебелью, про которую, подумал Геннадий, его московские друзья сказали бы, что она стилизована — столы на витых ножках, дубовые кресла с резными спинками, янтарно-желтые лавки возле стен — все было экономно, просто, удачно вязалось с чисто выскобленными полами и нештукатуренными стенами из толстых, слегка потемневших бревен, от которых во всем доме пахло сухой лиственницей и мхом.

— Батя строил, — сказал Герасим. — Редкий был мастер. Перед смертью вместо завещания велел поклясться, что если когда с места буду трогаться, так дом и мебель не продам, потому как не на продажу делано было, а на доброе пользование. Идеалист у меня батя был. Порядок любил, тишину, неторопливость…