«Карьера» Русанова. Суть дела

— Герасим, — сказал один из них, — пренеприятнейшее известие. Пифагора вернули обратно. Говорят — берите это сокровище себе. Кому-то там по зубам съездил.

— Пифагор? Да он сроду мухи не обидит.

— Выходит, обидел.

— Что за Пифагор? — удивился Геннадий.

— Есть тут один такой… Ладно, пойду загляну к нему на минуту, ты меня тут подожди.

— Он у нас подождет, — сказал один из близнецов, которого Геннадий наугад решил считать Алексеем. — Идем, познакомим тебя с шоферской гвардией долины. Тоже ездят будь здоров!

В большой, чисто побеленной комнате двое играли в шахматы, третий сидел, обложившись какими-то журналами, и вырезал оттуда картинки.

— Наши киты, — сказал Алексей. — Дронов, Шувалов, Демин. А это — виртуоз-водитель Геннадий… Фамилии, правда, не знаю.

— Русанов, — сказал Геннадий.

— Вот, значит, хорошо. Познакомились. Давайте разговаривать.

Близнецы смотрели на Геннадия шкодливо. «Наверное, уже успели натрепать длинными языками, — беззлобно подумал он. — Наверняка развели баланду, потому что эти хлопцы явно заинтересованы. Что ж… Почему бы нет? Пусть интересуются. Показать себя во всем великолепии — это моя задача».

— Работать у нас будешь? — спросил Шувалов.

— Точно не знаю.

— На чем ездил?

— Да, честно говоря, почти на всем.

— Ясно. Это хорошо. К осени будем перебазироваться в глубинку, на вывозку леса. Люди нужны позарез. Дорога трудная.

— Он у нас профорг, — сказал Алексей. — Ты его слушай.

— Помолчи, Лешенька, когда старшие говорят… Так вот, на глубинке я четвертый год работаю. Условия — с какой стороны смотреть. Деньги идут хорошие, не жалуемся, хотя, знаешь сам, за легкую жизнь большие деньги не платят. Дорога — убийство… Ну и все такое. Сам увидишь.

— Я еще, может, и не буду здесь.

— Напрасно. Я советую.

«Крестьянский сын, — подумал Геннадий. — Плечи крутые, шея толстая, грудь колесом. С него бы Алешу Поповича рисовать».

— Я тоже советую, — сказал Дронов. — Я тут сам человек новый, третий месяц всего, но мне по душе. Ребята хорошие, серьезные. Начальство терпимое. Работать можно.

Шувалов между тем закончил вырезать из журнала актрис, достал кнопки и стал прикреплять их над кроватью, где уже висела целая галерея смазливых мордашек. Последней он приколол пухленькую девицу, которая лежала на циновке почти в натуральном виде и улыбалась.

— Ах, профорг, — сказал Алексей. — Совсем ты у нас безыдейный… А девица, между прочим, ничего. Веселенькая шлюха.

— Дурак ты, Лешенька. Она же артистка.

— Ну и что?

— Да то…

— Буржуазная артистка.

— Глупый ты еще, — добродушно сказал Шувалов.

— Чего же глупый? Ты знаешь, что она свой бюст застраховала? Вникни — не руки или ноги, как порядочные трудящиеся, а вот эти самые… Нравится тебе?

И тогда Шувалов проявил изрядную политическую подкованность. Он сказал:

— Заткнись малыш. Она виновата разве, что у них такой закон действует — чистоган? Виновата, что дорогу себе в этих странах надо пробивать грудью? И не твоей цыплячьей, а такой, которую и застраховать не стыдно. Понял?

«Он мне нравится, этот Шувалов», — подумал Геннадий.

— А ты откуда знаешь про бюст, Алексей? — спросил он.

— Ну как же? Писали про нее.

— Про нее, да не про нее. Перепутал ты малость… Ну-ка, дайте сюда журнал, посмотрим, что она за птица.

— Английский, — сказал Шувалов. — Не больно узнаешь-то.

Геннадий нашел нужную страницу и стал читать: «…известность пришла к ней не сразу. Подобно сотням других актрис, Вивьен Николь целиком зависела от случая, от конъюнктуры, от улыбки судьбы, и пока судьба не спешила улыбаться, ей приходилось зарабатывать свой хлеб в рекламных фотоателье…»

— Ну вот, — сказал Шувалов. — Видишь? От хорошей жизни, да?.. Постой, ты что, по-английски читаешь, что ли?

— Балуюсь.

Он взял еще один журнал, на этот раз немецкий, и тоже прочитал оттуда кусок.

— Ну-ка, погоди… — Шувалов порылся в тумбочке и достал небольшую глянцевую книжку. — Не посмотришь, что тут написано? Беда, и только. Получили мы импортный дефектоскоп для мастерских, а инструкция видел какая? Немецкая. Никто ни слова… Ты погоди, не торопись, я карандаш возьму…

Геннадий перевел, Шувалов все аккуратно записал, потом сказал:

— Сила! А то вот сидишь без языка, как все равно рыба.

— А я что говорил? — отозвался Алексей. — Одно слово — альтурист!

— Дам я тебе взбучку, близнец, — пообещал Геннадий, но тут же улыбнулся, потому что у Алексея был такой вид, словно это он отыскал Русанова и привел его сюда.

— Слушай, а ты много языков знаешь? — спросил Демин, самый молчаливый и неприметный.

— Порядочно.

— Странно… И чего же ты шоферишь? Я бы… Ого! В министерстве где-нибудь работал или туристов возил… Нет, серьезно, почему ты не по языкам работаешь?

«Вот пристал, дурачок! Почему да почему. Так я тебе и сказал».

— Почему, говоришь? Да потому, что у каждого человека есть свое любимое дело. Понял? У меня такое дело — машина. А языки — баловство. Ты, видно, не очень-то любишь свою профессию, раз можешь с такой легкостью ее сменить.

— Ну, это как смотреть, — не очень дружелюбно сказал Демин. — Хуже других я пока не работал.

В дверь заглянул Герасим.

— Привет честной компании!