«Карьера» Русанова. Суть дела

— Все хорошо, Русанов. Можете идти. Я доволен. — Он протянул руку. — До завтра.

Геннадий усмехнулся. Чорт-то что! Начальник ГАИ протягивает руку, называет на «вы». Я не удивлюсь, если он предложит мне работать у него автоинспектором… А все рыжий доктор, калиф и князь, и я еще смел тебе грубить, ничтожный.

Аркадий Семенович сидел за столом, копался в бумагах.

— Ну как? — спросил он.

— Полный порядок! Держу на освещенное окно господина Флобера! Капитан сказал, что я редкий, уникальный шофер, меня надо держать под стеклянным колпаком.

— Еще бы! Это куда спокойней, чем пустить тебя на большую дорогу. Я вот тоже копаюсь помаленьку. Ты уникальный шофер, а у меня, Гена, под руками уникальный материал, редкие случаи обморожений… Ладно, черт с ними… — Он смахнул бумаги в стол. — Ну, рассказывай, здорово тебя гоняли?

— Да нет, обыкновенно… А это что такое? — Геннадий взял с полки небольшой лист ватмана, на котором расплывалось большое красно-лиловое пятно. — Абстрактный рисунок?

— Ну вот! — рассмеялся Шлендер. — Это как раз и есть одна из иллюстраций к Атласу обморожений… Художник я никудышный, но не беда — кто-нибудь поможет.

— Я вам помогу.

— Ты рисуешь?

— Так, балуюсь. При хорошей тренировке и обезьяну можно научить делать копии.

— Талантливый ты парень.

— На редкость… Двадцать семь лет дураку, а он сидит и думает — куда бы себя приткнуть и что из этого выйдет… Если вы помните, Писарев в моем возрасте уже утонул.

Он хотел сказать это весело, но не получилось у него, не вышло, потому что чертовски страшно все-таки в двадцать семь лет сказать себе, что стоишь нагишом…

— Ладно, Геннадий, это все разговоры… Надо и перекусить. У меня хариус есть, ребята привезли. Пойду пожарю.

«Уже десятый час, — думал Геннадий. — Давай-ка разберемся в обстановке. Вчера я приехал — ну, это понятно, вожжа под хвост попала, а чего сейчас сижу?.. Не гостиница же здесь, в конце-то концов, и доктор не приглашал меня в гости… Надо за все поблагодарить его и уйти. Переночую на автовокзале. Не привыкать».

Это были очень трезвые мысли. Очень правильные. Но стоило Шлендеру вернуться со сковородкой жареной рыбы, как все трезвые рассуждения показались Геннадию смешными… Вот оказия! Сидит себе на диване, как дома, никуда не желает идти и не чувствует никакого неудобства…

— Слушай-ка, ты балет любишь? — спросил доктор.

— Ничего…

— А я вот и не знаю, люблю или нет. Представляешь, какой дикарь? У нас сегодня «Хрустальный башмачок» идет в кино, может, сходим?

— С удовольствием.

Геннадий посмотрел на доктора и вдруг неожиданно для себя сказал:

— Аркадий Семенович! Мне нужны две тысячи.

— Ого! И зачем, если не секрет?

— Да ну, какой секрет… Боюсь, как бы штаны по дороге не свалились. — Он рассмеялся, все еще не переставая удивляться, что ему сейчас совсем не трудно стало попросить у доктора денег. Ни капли не трудно. — Вид у меня бандитский.

— Что верно, то верно… Ладно, завтра получишь свои деньги, а сейчас давай уберем посуду и в кино. Надо же хоть на старости лет к балету приобщиться…

На другой день с утра Геннадий получил в ГАИ документы и стал ждать, пока откроется магазин. Надо будет купить темный костюм, хорошо бы гладкий, он терпеть не мог всякие полоски и крапинки, купить пару рубашек, туфли. Что еще? Да! Обязательно пижаму и десяток носовых платков. Иначе нельзя. Какая может быть новая жизнь без пижамы?

Геннадий неторопливо ходил по улицам и старался думать о чем-нибудь веселом, но — странное дело — какой-то неуловимый привкус горечи и раздражения примешивался ко всему, о чем бы он ни думал. За несколько дней он добился многого, случай к нему благоволит. Он встретил Герасима, Шлендера… Все хорошо, но… надо ведь радоваться, черт возьми, а радости нет. Никакой…

Э, так не годится. Скорей бы, что ли, магазин открывали. Пусть рыжий доктор не сомневается, оденемся, как денди. Задал я ему хлопот… А вообще-то, довольно дешевые штучки-дрючки из педагогического арсенала Макаренко. Ишь ты, ставка на доверие!.. Да нет, он просто умный мужик. И рисковый… Интересно все-таки, из-за чего он так обо мне печется? Когда Евстигней со мной цацкался — это понятно. Хоть и паскуда последняя, зато мотивы ясные. А этот? Выполняет свой депутатский долг или так называемый человеческий? Гладит себя по головке — какой я хороший, чуткий, добрый? А Герасим? Тоже душа нараспашку…

Да провалитесь вы пропадом! Хотя зачем же им проваливаться. Пусть живут. И я тоже скоро научусь этому нехитрому ремеслу — быть хорошим человеком, и никто не поймет, не отличит, что они такие — на самом деле, а я такой — потому что так удобней.

Карьера? А что, тебе претит это слово? Напрасно. Да, карьера, но особого рода. Самыми порядочными средствами. Деньги сейчас — это почти ничего. Нужны иные ценности, те, что нынче в ходу — труд, общественная работа, идейная убежденность, отзывчивость и другие разные качества, которые я со временем приобрету и пущу в оборот. Проценты будут — что надо! Я стану таким передовым и таким хорошим, что только держись!