«Карьера» Русанова. Суть дела

— Чего?! — крикнул Демин. — Собрание?! Я думал, мы гуляем-закусываем. Ну дела!

— Шувалова на мыло!

— Долой бюрократов!

— Сейчас его будут бить, — прыснул Лешка. — И не дождется мать родная своего сыночка…

Когда все кончили смеяться, встал Геннадий.

— Минутку! Пусть будет Володькин магнитофон. Я ставлю свой приз — чайную розу! Настоящую чайную розу в большой синей кастрюле.

— Живую? — спросил Шувалов.

— Ясно, живую.

— Ага… Ну, ладно. Только поливай свою розочку почаще. Мне обязательно нужна свежая, чтобы…

Потом снова стали танцевать, и Геннадий ушел домой. Было еще рано. Он позвонил Шлендеру.

— Я заключил пари, — сказал он. — Да-да, по лучшим традициям старого Клондайка. Что? Нет, на кон поставлена не прекрасная индианка, а всего-навсего ваша чайная роза. Вы протестуете? Ну ничего, протестуйте.

На столе лежало письмо из университета. Деканат сообщал, что будет счастлив считать его заочником юридического факультета, но, поскольку его востоковедческое прошлое к юриспруденции отношения не имеет, придется начать с первого курса. Сдать экзамены. Представить справку с места работы.

«Ну и хорошо! — подумал он. — Чего это его дернуло? Юрист… Русанову не к спеху. Русанов должен выиграть фотоаппарат, ружье, спидолу и благодарность по автобазе!

А все-таки…

Все-таки что-то есть? Дронов кричал: «Чтобы я когда еще поехал к этим чертовым лесорубам!» А ведь поедет… Ходили все гордые, плечи, как у гренадеров, ушанки набекрень! «Пью за шоферов! — сказал сегодня Володька. — Пью за машины наши и за наш каторжный труд!» — И никто даже не засмеялся. Вот так.

Был сегодня праздник у ребят. Праздник… И не морщись, Гена, не елозь глазами в разные стороны, вспомни, что не все слова оплеваны, есть среди них и святые. Их защищают. За них бьют жестоко, в кровь, как бьют, защищая ребенка!»

Два года назад, уволенный отовсюду, Геннадий совсем уж готовился протянуть ноги, когда в порту его подобрал капитан рыболовной шхуны. Подобрал не из жалости, а потому, что работать было некому — суденышко вонючее, дырявое, тесное, так и норовит утонуть или пойти задом наперед, денег — едва на папиросы… А кто работал — это были типы! Пили — порт гудел! Кляли работу — небу жарко!..

Осенью шхуну списали, и они пошли в последний рейс. Геннадий, накануне крепко заложив, долго ходил с тяжелой головой и только потом сообразил, что все ребята в белых рубахах, ходят осторожно, говорят шепотом, как в церкви.

Потом они вывели шхуну на рейд и сделали последнюю приборку — они отодрали всю многолетнюю грязь и ржавчину, всю пыль из дивана выбили в кубрике, черной краской обновили название и, отыскав подходящую косу, выбросились на берег.

Шхуна ахнула…

Боцман, от которого Геннадий за все рейсы не слышал ничего, кроме липкой брани, первым отломил кусок от обшивки и положил в карман.

Он сказал:

— Не дрейфь, ребята. Всему приходит конец. Только нашей работе морской конца не будет.

Дорога в порт была дальней, и председатель колхоза, хозяин шхуны, предложил машину. Рыбаки отказались, пошли пешком. Они шли в молчании, длинной цепочкой. И тогда Геннадий сказал:

— Кого морочим? Поминки, да? На поминках полчаса про покойника говорят, потом песни орут. Спляшем и мы на останках нашего корвета, гореть ему вечным огнем.

Один только раз ударил боцман. А пришел в себя Геннадий, когда рыбаки скрылись из глаз…

Послышались голоса. Кто-то постучал в окно. Геннадий отодвинул занавеску и увидел приплюснутый к стеклу нос Володи.

— Переживаешь? То-то… Готовь свою розочку, Гена. Готовь. Я пошел сил набираться.

Геннадий долго лежал в темноте. Курил. Першит в горле. Бросить, что ли? Если Володя его обгонит — чего он, конечно, не допускает, — у Шлендера будет кондрашка. Смешно скрестились наши пути. Я привязался к нему. И он ко мне. Трудно что-нибудь понять… Рыжий пират, романтик! Никакой он не пират и не романтик… Привычка у меня глупая, всех рядить в тоги. Обыкновенный земский врач. Немного, может быть, фанатик, немного эксцентричен… А так — ну что? Добросовестный доктор и отличный человек. Живет себе помаленьку, живет хорошо, никакого подвига не совершает, курит вонючие папиросы и говорит, что всех надо сечь. Вот и все.

А может, и не так.

Совсем я запутался в людях.

10

«…Совсем я запутался в людях.