Карфаген должен быть разрушен

Полибий остановился у опрятного дома. Над дверью красовалась табличка: «Блоссий Фортунат приветствует своих гостей». Сюда Полибия направил первый же эллин, которого он встретил в Кумах. На вопрос: «Нет ли в городе людей, видавших Ганнибала?», – он сказал: «Иди к Блоссию. Блоссий все знает».

«Наверное, местная знаменитость», – думал Полибий, открывая дверь.

В атрии находились человек в гиматии лет тридцати, девочка лет двенадцати и мальчик лет семи.

Поприветствовав гостя по эллинскому обычаю, человек в гиматии сказал детям:

– Можете идти. Сегодня наш урок окончен.

Пока дети собирали таблички и прощались с учителем, Полибий разглядывал книжный шкаф, мысленно повторяя идущие друг за другом имена: «Геродот, Ксенофонт, Фукидид, Тимей…»

– Я вижу, – проговорил Полибий, когда учитель освободился, – что не ошибся адресом. Ты любишь историю?

– Я люблю судьбу и пытаюсь вникнуть, как она вершит справедливость, – отозвался Блоссий.

– Справедливость? – горько усмехнулся Полибий. – Где ты ее отыщешь в наши дни? Разве справедливо то, как судьба обошлась с Элладой?

– У нас короткое зрение и недалекий ум, – произнес Блоссий. – Мы пытаемся измерить своей жалкой долей величие решений судьбы. Словно можно разлить океан по амфорам и их сосчитать. Историком бы я назвал не того, кто записывает случившееся, а того, кто извлекает из него уроки, кто за поступками людей видит замысел судьбы или, если хочешь назвать ее по-другому, – Божества.

Полибий изумленно слушал собеседника, боясь пропустить единое слово.

– Ты скажешь, – продолжал Блоссий, проводя пальцами по футлярам книг, как по струнам лиры, – что ни один из тех людей не понял законов истории. И я с тобой соглашусь. Тогда ты спросишь, зачем я трачу на эти писания время. Блуждания других помогают нам нащупать верный путь и избежать чужих ошибок. Да и судьбы тех, кто создавал эти бесподобные творения, поучительны. Взгляни: Геродот, Фукидид и Ксенофонт почти всю жизнь прожили на чужбине. Тимей был изгнан из Сиракуз.

– Я не сказал о себе, – с волнением в голосе проговорил Полибий. – Я тоже изгнанник. В своем путешествии я не гонюсь за красотами этой страны. Я иду по следам Сципиона и Ганнибала. Поэтому мне так интересно то, о чем ты говоришь.

– Это его мысли, – Блоссий встал и, сняв с полки бюст, повернул его лицом к Полибию.

«Зенон из Китиона» – было написано на подставке. Плоское лицо с высоким лбом. Нос с горбинкой. Толстые губы. Тонкая шея с выпирающим кадыком. Во всем облике ничего эллинского.

«Китион – финикийский город на Кипре», – вспомнил Полибий, вглядываясь в бронзовое лицо философа. – Для Гомера финикиец – расчетливый торгаш и пират. Все изменилось. Миром владеют ромеи, македоняне – рабы, финикийцы – философы. А что будет с эллинами?»

– Среди свитков, которые мне пришлось разбирать, – проговорил Полибий неторопливо, – были и книги Зенона. Я их сложил в футляры, не читая. В юности мои учителя заразили меня презрением к новой мудрости. А новым они считали все, что после Аристотеля. Так и проскакал я мимо Зенона. Вернувшись в Рим, я освобожу его от футляров, и, может быть, он станет для меня тем же, чем для тебя, – учителем мудрости, ибо мы выбираем себе учителей сами, согласуясь со своей судьбой.

– Прекрасно сказано! – воскликнул Блоссий. – Но когда я был рабом…

– Ты был рабом! – воскликнул Полибий. – Но как же…

– Ты хочешь сказать, откуда у меня этот дом, эти книги, ученики? Судьба вновь показала свое всесилие. В Кумах появилась бешеная собака. В тот день, случайно оказавшись поблизости, я ее убил и вместе с другим рабом спас жизнь юной римлянки. Мы оба получили свободу. Я стал учить детей.

– Удивительное стечение обстоятельств.

– Вот именно. Но Зенон учит, что человек не должен ждать своей судьбы, он должен идти ей навстречу. Вместе со мной свободу получил юноша. С тех пор я учительствую, а он скупает шкуры для нашего патрона Филоника…

– Филоника? – перебил Полибий.

– А разве ты с ним знаком? – удивился Блоссий.

– Нет. Но я случайно встретился с юношей, скупавшим шкуры для Филоника. Скажи, как зовут твоего юношу и откуда он родом?

– Он эпирец Андриск.

– Андриск, сын Исомаха?

– Да, но откуда тебе известно имя его отца?

– Моего вольноотпущенника, тоже эпирца, зовут Исомахом, и он тоскует о своем сыне Андриске, их разлучило рабство.

– Это отец Андриска! – воскликнул Блоссий. – Все эти годы Андриск ищет его. В Риме ему удалось узнать, что отец достался Катону. Юноша объехал поместья Катона, рассыпанные по всей Италии!

– И напрасно! – вставил Полибий. – Катон почти сразу же продал Исомаха своему родственнику Эмилию Павлу, а Эмилий в благодарность за услуги подарил Исомаха мне, и, разумеется, я дал ему свободу.

Глаза Блоссия увлажнились.

– Вот видишь, – проговорил он, – Фортуна избрала тебя для соединения разлученных душ.

– Да! Это удивительно, – согласился Полибий. – Но еще более странно то, что Андриск похож на Александра, сына Персея.

– Похож? На царевича? – переспросил Блоссий.

– Да, так бывают похожи близнецы.

Лицо Блоссия помрачнело.

– Тебя это пугает? – насторожился Полибий.