Читаем Карфаген должен быть разрушен полностью

— Коротко говоря, — произнес Публий, — о пользе воспитания, соединенного с уважением к личности, и о вреде грубого насилия, превращающего воспитанника в тупого истукана. Да нет, — добавил он, — лучше послушать монолог Микиона, добившегося мягкими и разумными мерами того, чего не удалось достичь наказаниями и суровостью:

Усыновил себе Эсхина, старшего, — Как своего воспитывал с младенчества. Любил и холил. В нем моя отрада вся. О нем забочусь я по мере сил, И уступаю юноше. Отцовской властью Пользуюсь умеренно. И приучил Эсхина Я к тому, чтоб не скрывал он От меня своих намерений, как те, Кто от родителей суровых тайны делают. Стыдом и честью можно легче нам Детей держать, чем страхом, полагаю я.

— Великолепно! — воскликнул Полибий. — Какой удар по тем, кто слепо следует обычаям предков и отвергает эллинскую образованность!

— И Теренций попал в цель! — засмеялся Лелий. — Катон неистовствовал, и не будь «Братья» включены в поминальные игры в честь нашего Эмилия Павла, он бы добился, чтобы комедия не увидела света.

— Да… — вздохнул Публий. — Мой отец был истинным поборником нового воспитания. Не случайно он забрал в Рим библиотеку Персея. Мне не забыть, как после охоты в Македонии он провез меня по всей Элладе, показал Афины и Олимпию. Если бы ты знал, Полибий, как он радовался, что ты пишешь историю…

Открылась дверь, и в таблин вступил пожилой человек в тоге сенатора, слегка сутулый, с волевыми чертами лица. За ним шел высокий мужчина с живыми черными глазами.

Выскочив из-за стола, Публий бросился к вошедшему:

— Дядюшка! Пакувий! Как хорошо, что ты пришел! Вот ваши места. Полибий, познакомься. Вот Сципион Назика и Пакувий.

Полибий встал и обменялся с вошедшими рукопожатием.

— Мы не опоздали? — поинтересовался Назика, обратив на Публия вопрошающий взгляд. — Чтение еще не началось?

— Что ты имеешь в виду? — удивился Публий.

— Историю Полибия, — отвечал старец.

Полибий вопрошающе взглянул на Публия, и юноша, несколько смутившись, улыбнулся:

— Откуда ты взял, что Полибий будет ее читать?

— Друзья! — сказал Пакувий. — Это я ввел патрона в заблуждение. Я слышал, что Полибий вернулся в Рим после долгого отсутствия, и подумал: «Ведь не с пустыми же руками?»

— Да, не с пустыми, — согласился Полибий. — Много встреч, мыслей, набросков. Несколько глав о Ганнибале, сейчас я принесу их.

Полибий читал тихо, не повышая и не понижая голоса. Лишь дрожащие пальцы и румянец выдавали его волнение. И как не волноваться, когда он, гиппарх Ахайи, впервые выступает в роли историка, причем историка Рима! Полибий ощущал, с каким вниманием его слушают, и это воодушевляло. «Кажется, получилось», — думал он, переносясь вместе со слушателями в страшные для Рима дни, когда со снежных вершин Альп, подобно лавине, скатился Ганнибал.

Вот и последняя фраза. Полибий отложил зашелестевший свиток. Наступила тишина. Слушатели переживали поражение Гая Фламиния.

Первым к Полибию бросился Публий. Обнимая его, он кричал:

— Мы этого ждали! Мы все этого ждали, Полибий!

— Прекрасно! — воскликнул Лелий. — Ганнибал и Фламиний как живые!

— А как дан переход Ганнибала через болота! — вставил Пакувий. — Словно сам вытягиваешь ноги из трясины!

— Если так изображен Ганнибал, представляю, каким у тебя будет Сципион, его победитель! — заключил Назика.

— Благодарю вас, друзья! — с чувством проговорил Полибий. — Сегодня я не собирался вам читать, но теперь рад, что так получилось. Ваше одобрение для меня все равно что попутный ветер для морехода. Теперь, надеюсь, моя работа пойдет быстрее, и я смогу показать вам через год первые две книги.

<p>Оплошность</p></span><span>

На третий день сентябрьских календ сенат опять вернулся к судьбе ахейских изгнанников. После того как посол Ахейского союза Диэй был выслушан с явным одобрением, ему предложили удалиться из курии и ждать решения. Претор Авл Постумий, руководивший заседанием, предоставил слово Сципиону Назике.

— Отцы-сенаторы, — начал Назика, — вопрос, поставленный на обсуждение, ясен, и можно лишь удивиться тому, что мы им занимаемся уже второй раз. Решение о высылке в Италию тысячи ахейцев было принято нами в то время, когда существовала опасность объединения Ахайи с Македонией. После того как Персей был разбит и Македония перестала существовать, нам нет смысла удерживать ахейцев. Поэтому я предлагаю немедленно отпустить домой граждан государства, с которым мы никогда не находились в состоянии войны.

Затем выступил Элий Пет:

— Я согласен с Назикой, что задержанных ахейцев следует отпустить. Но надо ли отпускать немедленно?

Перейти на страницу:

Все книги серии Внеклассное чтение

Самые веселые завийральные истории
Самые веселые завийральные истории

Юрий Борисович Вийра — известный детский писатель. Его рассказы регулярно выходили на страницах лучших журналов для детей, а самого писателя называли «столичным Андерсеном».Эта книга — наиболее полное собрание произведений автора. Сюда вошли циклы: «Завийральные истории», «Балкон», «Беседки», главные герои — любознательная девчушка и ее папа, скучно с которым никогда не бывает; также «Сказки народов мийра», удивительно лиричный цикл «Белый ежик у Белого моря». Объединяет их тонкий, живой, по-детски непосредственный юмор, непревзойденная игра слов, яркие и увлекающие сюжеты.Книга будет интересна читателям младшего и среднего школьного возраста. Не оставит равнодушными и взрослых, с которыми писатель щедро делится витамином «Щ» — «щастья».

Юрий Борисович Вийра

Проза для детей / Детская проза / Книги Для Детей

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза