Карфаген смеется

Миссис Корнелиус, как обычно, почти тотчас начала болтать с солдатами, подмечая, у кого плохо перевязаны раны, кому нужно написать письма и так далее. Она также очень много узнала о положении дел. Ей стало ясно, что белые вряд ли выстоят. В ту ночь, прежде чем мы заснули, она долго смеялась:

– Я чувствую ся Флоренс, черт ее дери, Найтингейл![9]

На следующее утро, к тому времени, когда я встал, мы уже снимались с якоря и готовились отправиться в путь. Севастополь на рассвете был все еще окутан туманом, и единственное, что мне удалось рассмотреть, – главный причал. Когда поднялось солнце, начали появляться силуэты людей. Они выступали из тумана, как призраки мертвых, завернутых в саваны. Потом появились лошади, тянувшие фургоны, груженные картофелем и другими овощами, словно жизнь продолжалась, как обычно, и хозяева фургонов собирались торговать на рынке. Существа с тележками, в которых лежали морковь и капуста, направлялись к кораблю. Я слышал их выкрики. Все это представлялось мне зловещим, хотя они вполне могли оказаться всего лишь невинными крестьянами, пытавшимися продать нам свой урожай. Однако я ожидал, что они в любой момент могут отбросить овощи и вытащить пулеметы. Мы развернулись, двигаясь к выходу из гавани; люди все больше волновались, они подпрыгивали и размахивали руками. Загудела сирена – как будто в ответ на их призывы, а потом мы миновали по-прежнему безмолвный «Мальборо», обошли бакены и направились в открытое море.

На следующем этапе путешествия мы не удалялись от побережья, по-видимому, столь же безлюдного, как Севастополь. К вечеру мы достигли Ялты, королевы Черного моря, которая выглядела великолепно в лучах заходящего солнца. Казалось, город переживал свои лучшие дни. С виду Ялта представлялась совершенно обычной: модный курорт в межсезонье, окруженный роскошными холмами, поросшими лесом и покрытыми снегом. Весь город как будто состоял из одинаковых гостиниц и немного напоминал небольшой, как бы сжатый Санкт-Петербург. Мы находились недалеко от берега, и я мог легко разглядеть людей всех сословий, лошадей, автомобили, солдат. Ялту не обстреливали, город мог прокормить свое население. Отели вдоль берега были похожи на собрание вдовствующих дам, чопорных, великолепных и ухоженных. Все намеки на бедность и что-либо неблагоприятное скрывались на глухих задворках.

Вскоре навстречу нам вышли катера белых под императорскими флагами, и опытные моряки, вежливые и педантичные, помогли некоторым из наших пассажиров сойти на берег. Майор Волишаров на время передал детей под опеку украинской семьи и отправился в город, чтобы отыскать свою невестку и получить дальнейшие указания от командования. Раненых выгрузили. Мне показалось, что они не хотели покидать судно. Катера вернулись в порт, и немного спустя, когда солнце уже стало пригревать, начали доставлять ящики, по-видимому, с боеприпасами; ящики складывали в трюм. Затем появились новые пассажиры, в основном женщины аристократического происхождения с детьми; их мужья и отцы погибли или остались на берегу, чтобы сражаться с красными. Особенно сильное впечатление на нас с миссис Корнелиус произвела пара очень странных спутников – греческий священник и католическая монахиня, оба очень высокого роста. Он был бледен и испуган, она улыбалась, щеки ее покрывал здоровый румянец.

– ’охоже, она ’олучила немного то’о, шо ей нра’ится, – заметила миссис Корнелиус, подмигнув мне.

Я был еще слишком молод, чтобы равнодушно выслушивать подобные замечания, поэтому смутился и начал пристально разглядывать берег.

Царское семейство посещало Ялту каждое лето. Мысль о том, что замечательные виллы, усаженные деревьями улицы и парки, дворцы и сады могли в конце концов исчезнуть под огнем артиллерии красных, представлялась невероятной. Даже большевики должны чтить такую красоту, казалось мне. Я был настолько уверен, что они не пожелают разрушать Ялту, что снова почувствовал желание забрать багаж и покинуть корабль. Ялта находилась в осаде. Город пережил ужасные потрясения и все же выглядел по-прежнему гордо и беззаботно, как великолепный аристократ восемнадцатого столетия, просто отказывающийся признать присутствие санкюлотов Робеспьера в своем доме. Ялта одновременно напоминала о прекрасном прошлом и обнадеживала в настоящем – истинная цитадель хорошего вкуса и изящества. В самой ауре этого города есть то, что, несомненно, воспротивится любой попытке завоевания. Конечно, через несколько месяцев Деникин и Врангель покинули Ялту; британцы и французы также предоставили город его собственной судьбе, и красногвардейцы мочились в ялтинские фонтаны, облегчались на клумбах и блевали на улицах. С тем же успехом я мог бы ожидать, что Антихрист признает святость деревенской церкви.