Читаем Карфаген смеется полностью

Как мне показалось, эти слова свидетельствовали скорее об оптимизме, чем о здравомыслии графа, но я оставил свои мысли при себе. У меня вызывало сомнения словосочетание «прогрессивный турок», но хоть какой-то покровитель – это гораздо лучше, чем никакого. Пока турки не собирались использовать мои проекты для поддержки большевиков, я был готов иметь с ними дело. Я не мог представить, с кем турки пожелают воевать теперь – разве что с теми, кого они преследовали всегда.

Стало гораздо жарче. Спускаясь, мы не раз теряли долину из виду. Через некоторое время я окончательно перестал понимать, где мы находимся. Дорога тянулась по небольшим каньонам и лесам, минуя крошечные фермы и плантации и приближаясь к Олимпу, который турки, по словам графа, называли горой Булгурлу. Тут и там виднелись остатки мрачных крепостей крестоносцев, мавританских замков, греческих и римских колоннад. Казалось, вся история региона разворачивалась перед нами, среди этих восхитительных развалин. Этот пейзаж заставил меня позабыть о подозрениях и расслабиться. Без сомнения, мне открылся один из прекраснейших в мире видов. Солнце заходило где-то позади. Автомобиль свернул на другую извилистую дорогу, которая внезапно превратилась в лесную тропу; мотор взревел, и наконец мы выехали на крутой склон, усыпанный гравием. Мы добрались до места – круглой площадки перед эффектной старинной виллой. Дом выглядел так, будто в нем в течение некоторого времени никто не жил. Я, однако, уже настолько привык к небрежности, с которой турки, даже высшего сословия, относились к ремонту и благоустройству, что не мог решить, правильно ли мое впечатление. Вилла казалась скорее неаполитанской, чем турецкой, но на окнах виднелись привычные решетки со сложными геометрическими узорами. Я увидел длинные белые балконы с перилами из кованого железа, мозаичные террасы, фонтан, выложенный синей плиткой, тонкие столбы. Я уже почти ожидал, что нубиец в экзотичном тюрбане скажет нам «Салам!» и распахнет дверь автомобиля. В действительности это сделал шофер, жестом указав нам дорогу, потом появился совершенно обычный босоногий слуга в феске, мешковатых белых брюках и безрукавке. Он сбежал по главной лестнице и заговорил по-турецки с графом Синюткиным, который сразу его понял. Он сказал, что нам нужно подняться на первую террасу. Там, под шелковым тентом, мы увидели сервированный стол. Взглянув на меня, слуга что-то спросил по-французски с сильным акцентом.

– Вы будете мастику?[94] – спросил граф. – Боюсь, это мусульманский дом. Может, чай, кофе или лимонад?

Я согласился на мастику, и мы сели.

Дом окружали высокие деревья, но сквозь заросли тут и там можно было разглядеть горные склоны и океанскую гладь.

– Именно здесь византийские императоры строили свои охотничьи виллы, – сказал граф Синюткин. – Отсюда, как принято считать, открывается самый лучший вид.

Слуга принес на подносе кувшин со льдом и водой. Граф Синюткин плеснул в стакан немного мастики, затем налил воды до краев. Я подержал напиток на свету, оценил его переливчатый цвет, затем вдохнул сладкий аромат. В тяжелом воздухе разнесся запах роз, жасмина и фуксии. Небо потемнело и стало зеленовато-синим. Меня уже переполняло удивительное чувство блаженства. С трудом сопротивляясь ему, я попытался сосредоточиться и напомнил графу о его обещании послать телеграмму.

– Дайте мне записку, – сказал он, тотчас поднявшись.

Я взял свой бювар и написал «мадемуазель Эсме Лукьяновой», указав наш номер в «Токатлиане». Я попросил ее не волноваться за меня, отыскать баронессу, если ей понадобится общество, но сохранять осторожность. Все хорошо. Я увижусь с ней через несколько дней. Я вспомнил, как она плакала раньше, когда я уходил совсем ненадолго. Ничего лучше телеграммы я так и не смог придумать, хотя меня беспокоило, что Синюткину теперь известно больше о моей частной жизни.

– Леди? – Он приподнял бровь.

Мне пришлось объяснить, что девушка находится под моей опекой. Я опасался, что Леда каким-то образом узнает о присутствии Эсме в «Токатлиане» и после этого усомнится во всей моей истории. Но я сделал все, что мог. Я взмахнул рукой:

– Семейные дела. Буду очень обязан, если вы не станете упоминать об этой телеграмме при следующей встрече с баронессой.

– Мой дорогой друг! Разумеется! – с иронией произнес граф Синюткин. – Я немедленно выброшу это из головы. Слуга передаст сообщение до ужина.

– Я поначалу подумал, что здесь есть частное радио. Владелец этой виллы, очевидно, очень богат.

– Он происходит из старинного рода. – Граф Синюткин склонил голову, прежде чем подняться по короткой лестнице в дом. – Сейчас я этим займусь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Полковник Пьят

Византия сражается
Византия сражается

Знакомьтесь – Максим Артурович Пятницкий, также известный как «Пьят». Повстанец-царист, разбойник-нацист, мошенник, объявленный в розыск на всех континентах и реакционный контрразведчик – мрачный и опасный антигерой самой противоречивой работы Майкла Муркока. Роман – первый в «Квартете "Пяти"» – был впервые опубликован в 1981 году под аплодисменты критиков, а затем оказался предан забвению и оставался недоступным в Штатах на протяжении 30 лет. «Византия жива» – книга «не для всех», история кокаинового наркомана, одержимого сексом и антисемитизмом, и его путешествия из Ленинграда в Лондон, на протяжении которого на сцену выходит множество подлецов и героев, в том числе Троцкий и Махно. Карьера главного героя в точности отражает сползание человечества в XX веке в фашизм и мировую войну.Это Муркок в своем обличающем, богоборческом великолепии: мощный, стремительный обзор событий последнего века на основе дневников самого гнусного преступника современной литературы. Настоящее издание романа дано в авторской редакции и содержит ранее запрещенные эпизоды и сцены.

Майкл Джон Муркок , Майкл Муркок

Приключения / Биографии и Мемуары / Исторические приключения
Иерусалим правит
Иерусалим правит

В третьем романе полковник Пьят мечтает и планирует свой путь из Нью-Йорка в Голливуд, из Каира в Марракеш, от культового успеха до нижних пределов сексуальной деградации, проживая ошибки и разочарования жизни, проходя через худшие кошмары столетия. В этом романе Муркок из жизни Пьята сделал эпическое и комичное приключение. Непрерывность его снов и развратных фантазий, его стремление укрыться от реальности — все это приводит лишь к тому, что он бежит от кризиса к кризису, и каждая его увертка становится лишь звеном в цепи обмана и предательства. Но, проходя через самообман, через свои деформированные видения, этот полностью ненадежный рассказчик становится линзой, сквозь которую самый дикий фарс и леденящие кровь ужасы обращаются в нелегкую правду жизни.

Майкл Муркок

Исторические приключения

Похожие книги