Карфаген смеется

Я увидел, как он изящно перебрался через бортовое ограждение, потом я очнулся окончательно и смог дойти до поручней. Матрос по неспокойному морю вез его к берегу. Я помахал мистеру Киатосу, но он меня не заметил. На мгновение я задумался о том, почему мы не подошли к городской пристани. Потом мне пришло в голову, что мы, вероятно, находились недалеко от дома мистера Киатоса, и Казакян не хотел платить портовый сбор. А может статься, мистер Киатос был контрабандистом.

Утром корабль, дрожа и скрежеща, плыл по спокойному морю под чистым синим небом, а я пытался заставить Эсме съесть несколько бисквитов и выпить молока – все это мне дала одна итальянка. Земля почти скрылась из поля зрения, и поэтому капитан Казакян прилагал безумные усилия, чтобы приблизиться к тому, что, по его предположению, могло оказаться Гидрой[104]. Он поддавался панике, если земля хоть на несколько минут исчезала из вида. Я, со своей стороны, погрузился в особое оцепенение, которое за эти годы помогло мне перенести немало приступов скуки, а иногда и страха. Я сидел, положив себе на колени горячую головку бедной маленькой Эсме. Я смотрел вперед, следил за облаками и молился, чтобы не начался шторм. К тому времени я уже убедился, что корабль не перенесет ничего сильнее шквалистого ветра. Капитан Казакян не зря боялся. Он снова и снова высаживал пассажиров, обычно в загадочных бухтах на безымянных островах. Иногда человек возражал ему, утверждая, что не узнает берега или что перед ним не совсем то место, которое ему нужно. Тогда капитан Казакян пожимал плечами, спорил, мял грязными пальцами окурки, предлагал довезти пассажира до следующей остановки или доставить его в Константинополь. В конце концов обиженные и встревоженные люди все-таки высаживались на берег. Конечно, стало совершенно ясно, что мы не приплывем в Венецию по Большому каналу. Нам еще повезет, если он высадит нас на каменистом пляже меньше чем в десяти милях от города. Такая вероятность, впрочем, меня не слишком беспокоила – важно было избежать внимания властей. Меня также утешало понимание того, что почти все на борту тоже хотели остаться незамеченными. Между нами не возникало никаких конфликтов, но очень немногие попутчики пытались общаться друг с другом. Казалось, мы одинаково воспринимали наше тяжелое положение. Что бы мы ни сказали, это не улучшило бы нашей ситуации, поэтому мы ничего не говорили.

Самая сложная проблема, которая встанет перед нами по прибытии в Италию, – это доставка наших вещей в город. Ни на одной из пристаней капитана Казакяна не было носильщиков. Я не хотел рассказывать о своих треволнениях моей маленькой девочке. Ее лихорадка ослабела после того, как мне удалось заставить Эсме принять немного кокаина. Укрепляющие свойства зелья проявлялись почти всегда, и в этот раз кокаин помог привести мою Эсме в чувство. Теперь мне удалось заставить ее съесть немного фиг и колбасы мистера Киатоса. Мы могли рассчитывать только на пищу, которую удавалось выпросить у других. Если бы не доброта наших спутников, мы бы погибли от голода. У Казакяна и его команды были какие-то запасы, но они не собирались их делить с теми, кого явно считали балластом. Они гораздо лучше относились бы к скотине.

На следующий день Эсме снова полегчало. Она выглядела слабой, ее глаза оставались мутными, как у раненого животного, но она уже могла двигаться и говорить.

– Где мы сейчас, Максим?

– Неподалеку от Венеции, – сказал я.

На небе виднелось лишь несколько почти незаметных облачков, море казалось каким-то декоративным озером. Двигатель ровно работал, вертя колеса парохода, и зеленые отблески вспыхивали на металлических поверхностях, когда брызги воды летели на пассажиров. Как будто боги благословляли нашу одиссею, по крайней мере в тот миг. Я сидел со своей возлюбленной под грязным навесом и держал ее за руку, бормоча полузабытые греческие легенды о тайнах и сокровищах венецианцев, о чудесах техники, которые мы отыщем в Европе. Тем временем капитан Казакян вышел на палубу и, покосившись на нас, растянулся на настиле в стороне от навеса. Раздевшись до пояса и закурив сигарету, он нежился в солнечных лучах. Иногда он поворачивал к нам свою массивную голову и ободрительно замечал что-то вроде: «Все под контролем. Осталось еще несколько часов». Эти слова были бессмысленны. Капитан расслабился, потому что узнал побережье Кефалонии и недавно заметил несколько больших кораблей. Каждый раз при виде крупных судов капитан Казакян приветствовал их веселым свистом. Чем ближе мы подплывали к земле, тем больше появлялось кораблей и тем счастливее он становился. Покидая Константинополь, мы шли под турецким флагом, но теперь подняли греческое знамя. Тем вечером, как только стемнело, мы высадили трех пассажиров и приняли на борт еще нескольких.