Карфаген смеется

Когда «Мавритания» медленно поворачивала к гавани, Том Кэдвалладер предложил мне одну из своих гаванских сигар и сказал, что будет рад сойти на берег, хотя путешествие ему очень понравилось. «Самая худшая часть поездки – это путь через весь Нью-Йорк к железнодорожной станции». Он надеялся, что корабль бросит якорь в положенное время, так как ему не хотелось проводить ночь в «городе-синагоге». Я спросил, хорошо ли он знает Нью-Йорк и что он думает об отеле «Пенсильвания». Он слышал об этой гостинице хорошие отзывы. «Я никогда не задерживался в этом городе больше чем на восемь часов. И большую часть времени я проводил в квартире у приятеля. Не знаю Нью-Йорка и не желаю узнавать. Там почти нет настоящих американцев». Он решил, что допустил оплошность, и добавил: «Не то чтобы я имел что-то против иностранцев. Нью-Йорк – это дурные ирландцы и отвратительные евреи. Если этого мало, то вот вам неаполитанские отбросы, крестьяне из беднейших частей Сицилии. Здесь – главный рассадник анархии. И этот город уверен, что он выше всей остальной страны. Нью-Йорк, полковник Пьят, это не Америка. Никогда не путайте одно с другим. Приезжайте в Атланту, если хотите узнать настоящую Америку». Он мне уже дал свой адрес. Я поблагодарил Кэдвалладера и решил, что попытаюсь навестить его, когда спланирую свой маршрут. В первую очередь я собирался побывать в Вашингтоне. Мистер Кэдвалладер понял, что я не собираюсь навсегда поселиться в Америке, и от этого, мне кажется, стал гораздо приветливее. Он уже убедил меня, что закон об ограничении иммиграции был лучшим нововведением с начала войны. Но, как обычно, терпимые христиане слишком поздно спохватываются. Евреи уже входят в ворота и начинают заниматься своими делами. Они говорят, что хотят только жить и работать и не собираются никому вредить. Ikh kikel zikh fun gelekhter![174]

Огромный плавучий город замедляет ход. Дважды звучит долгое, громкое приветствие сирены. Снаружи сердито бьется вода, которую рассекают огромные винты, офицеры отдают команды матросам, шум сигналов из рулевой рубки не дает расслышать голоса, уже искаженные мегафонами. Деревянная обшивка на внутренних переборках качается, дым становится гуще. «Мавритания» останавливается, она дрожит и переводит дух, пока капитан ожидает новых приказов. Нью-Йорк сразу за горизонтом. Сотни пассажиров, некоторые с биноклями в руках, вышли на палубу, желая первыми бросить взгляд на конечный пункт нашего путешествия, но пока это было невозможно. Стюард посоветовал нам пообедать. Он заверил всех, что пройдет несколько часов, прежде чем мы войдем в Гудзон.

Нетерпеливое волнение охватило весь огромный корабль. Во время еды люди внезапно оживились. Они заказывали икру, они пили шампанское – они уже праздновали прибытие. Женщины были так красивы в своих изумительных одеяниях, в шелках и горностаевых накидках, мужчины были так спокойны и изящны! Выпрямив спину, я стоял на верхней шлюпочной палубе, горделиво облачившись в свой белый мундир, в форму истинного сына Дона. Я курил сигару и следил за матросами, которые быстро разматывали канаты, готовя наши якоря и лини. Я остался один. Меня переполняло ощущение благополучия. Свежий воздух заполнял мои легкие. Кокаин очищал разум и обострял чувства. Я был спокоен и бесстрашен. Меня приняли аристократы англосаксонского мира, великие мужчины и женщины, предки которых, храня веру в могущество закона, распространили свой язык, свои нравы и верования на половину планеты и продолжали, даже сейчас, продвигаться дальше. Горизонт темнеет. Тонкая линия. Весь корабль словно бы говорит: «Это – земля». Медленно преодолевая милю за милей, мы входим в широкую гавань, пока там, прямо перед нами, не поднимаются из самого океана невероятные башни. Восхитительно! Это – Манхэттен, город без прошлого. Город, у которого есть только будущее. Мечта.

С правой стороны, серо-зеленая, с виду намного меньше, чем я мог вообразить, стояла Свобода, грандиозный дар Франции Новому Свету. Она слепа. Она держит каменный факел, который, теперь во всяком случае, ничего не освещает. Хелен Роу с удовольствием наблюдает за мной, когда я восторгаюсь этими новыми достопримечательностями.

– Ее голова пуста, – говорит Хелен. – Ты сможешь туда зайти, если захочешь.

Глава четырнадцатая