Карфаген смеется

Канун Нового года и мой день рождения стали одной непрерывной вечеринкой где-то в Мэриленде. Меня окружали известные светские люди, политики и военные. Я мало что могу вспомнить, за исключением того, что занимался любовью с одной леди, в синем кружевном платье, за диваном и с другой, в желтом платье, на ковре в библиотеке. После недавнего радиовыступления президента Хардинга с Арлингтонского кладбища все заинтересовались моими идеями насчет радио. Потом началось что-то вроде протеста против воздушных путешествий – все началось с катастрофы «ZR‑2»! в Англии, когда судно рухнуло и в огне сгорели, помимо прочих, шестнадцать американцев. Люди заговорили [195] о том, что коммерческие перелеты – дело далекого будущего. В настоящее время они слишком опасны. Я возражал. Мои проекты были настолько передовыми, что подобные несчастные случаи попросту исключались. Радиоуправление позволило бы повысить уровень безопасности моего самолета. В те недели, на рубеже 1922 года, я рассказывал о принципах действия радиоволн десяткам выдающихся людей. Я приобрел известность в Вашингтоне, меня часто приглашали на вечеринки или тихие обеды, чтобы поговорить о науке и ее будущем. Меня упоминали в светской хронике как Макса Питерсона. Меня считали авторитетом и цитировали во многих статьях о будущем, подобные которым, кажется, всегда появляются в газетах в начале года. Обычно меня описывали как профессора Макса Питерсона, известного французского летчика и изобретателя. У меня до сих пор хранятся эти статьи из «Джексон экзаминер», «Вашингтон уорлд», «Делавэр диспатч», «Ист-Тексес дефендер» и многих других ведущих журналов. Цитаты не всегда были точными, мое имя иногда писали с орфографическими ошибками, но это доказывало и мне, и другим, что я добился определенного положения в Америке. Чарли Роффи и Дик Гилпин порадовались моей растущей известности, когда вернулись из Мемфиса в конце месяца. Это могло им помочь. Они также пострадали после крушения «ZR‑2». Но полет Стинсона и Берто¹ на моноплане и рекорд непрерывного пребывания в воздухе (более двадцати шести часов) существенно улучшили положение, как и новый рекорд высоты. Мы теперь с огромной скоростью приближались к финалу, сказал Роффи. В любой момент из Капитолия мог поступить сигнал. Мне следовало серьезно подумать о том, чтобы собрать вещи и переехать в Мемфис.

Я был готов расстаться с Вашингтоном. У меня все еще оставалось несколько сотен долларов в запасе после продажи патента, но Джимми Рембрандт остался без средств раньше меня, и я ссудил ему пять сотен. Вдобавок некая замужняя дама, жена сенатора из Новой Англии, начала преследовать меня в отеле – она звонила в неподходящее время и угрожала, что обвинит меня в изнасиловании и потребует моей высылки, если я не соглашусь с ней встретиться. Я не хотел оказаться жеребцом, которого могли использовать как угодно, вопреки его воле. Покинув город, я избавился бы от всех затруднений. Женщина перестала бы [196] мешать моей работе, которая уже подходила к завершению. Я подготовил технические спецификации и схемы будущего передатчика радиоволн. Во время следующего визита Чарли Роффи спросил, получится ли у меня выехать в Мемфис к третьему февраля. Я заявил, что буду в его распоряжении. Казалось, он очень волновался. Все было улажено, кроме незначительных документов. Наше авиационное предприятие могло стартовать меньше чем через месяц.

Мне не понадобилось много времени, чтобы привести в порядок дела. Я зарегистрировал свое новое изобретение. Я еще раз написал Эсме и Коле. Было опасно связываться со мной напрямую, но сообщение можно передать через миссис Корнелиус. Я написал своей подруге-кокни, сообщил, как идут дела, и пожелал ей удачи. Моя звезда вот-вот взойдет в Теннесси. В ближайшее время у меня, несомненно, появятся собственный особняк и плантация. Она может разыскать меня под именем полковника Питерсона в «Адлер апартментс», Линдон-стрит, Мемфис, Теннесси, где Дик Гилпин снял для меня комнаты.

Тем вечером я в последний раз поужинал со своими юными благодетелями. Сами они возвращались в Нью-Йорк по делу. Они сказали, что при первой же возможности попытаются увидеться со мной в Мемфисе. Мы неизбежно встретимся в ближайшем будущем, заверил Джимми. В конце концов, мы по-прежнему оставались «тремя мушкетерами». Пятьсот долларов он мне обещал прислать через несколько дней.