Карфаген смеется

Но то были мои золотые деньки, и даже бремя страданий, вызванных разлукой с Эсме, стало значительно легче. Я делился своим видением будущего со множеством сочувственно настроенных людей. Я никогда не испытывал прежде ничего подобного. Я всегда чувствовал себя изолированным, одиноким пророком, окруженным лишь несколькими добрыми друзьями, которые, подобно Коле, поддерживали меня, не до конца понимая мою мечту. Мы хотели построить более крупный, более роскошный, более рациональный Мемфис, создать центр культурного и финансового возрождения Юга. Мемфис должен был стать городом, где железная дорога и автомобили выйдут из моды; городом электросамолетов и дирижаблей, движущихся тротуаров, многоуровневых торговых рядов, картинных галерей, в которых будут выставлять лучшие в мире работы; городом, где преступления и бедность исчезнут, где не понадобятся услуги черной расы. Всю ручную работу будут исполнять машины. Мы не собирались бросать негров на произвол судьбы. Им можно было построить особый городок, где они жили бы своей жизнью, посещали собственные школы, храмы и театры. Южане сильнее всего чувствуют обязательства перед неграми (представление о южанах – бессердечных тиранах – еще одна ложь, созданная на Севере). Я всегда прямо заявлял: я охотно им услужу, но не собираюсь задерживаться в Соединенных Штатах надолго. Но, будучи идеалистом, я решил на время связать свою жизнь с главным городом Теннесси. Фэрфаксы стали моими верными друзьями. Они тоже считались чужаками, хотя гостеприимный Юг и принял их. Хотя я никогда не управлял их «DH – 4», я дважды летал с Пандорой Фэрфакс и получал интеллектуальное и духовное наслаждение от этого опыта. С воздуха открывался уникальный вид, который давал истинное представление о размере и очертаниях обширных равнин Дельты и широкой мелкой реки, которая, кажется, течет в бесконечность, а на самом деле – к Новому Орлеану. На меня произвели огромное впечатление люди, которые первыми достигли этой реки, преодолев огромные расстояния, чтобы их дети могли расти здесь и получить в наследство землю, речники, которые плавали на плоскодонках под парусами, перевозя меха, хлопок и золото, чтобы сделать Сент-Луис и Новый Орлеан самыми богатыми и оживленными городами своего времени. Иногда я жалею, что мой отец, при всей его революционной глупости, не стал одним из тех, кто эмигрировал в Америку. Тогда, по крайней мере, у меня появилась бы возможность расти без страха, без вечной угрозы погружения в кошмар. Я мог бы сделать куда больше для своей страны, если бы был коренным американцем, и в свою очередь получил бы заслуженную награду. Mein Vater kam bis an die Grenze. Wohin gehen wir jetzt?[207] Кто знает? Те же самые силы, которые уничтожили Кларенса Сондерса, могли уничтожить и меня. По крайней мере, я остался в живых и могу напомнить другим о времени, когда в мире еще были подлинная надежда и вера и люди еще могли опознать своих врагов. Но какое значение это имеет сегодня? Враг очень силен, он смеется надо мной. Даже люди, которые слушают меня в пабе, думают, что я шучу.

В Мемфисе я научился водить новый «бьюик», предоставленный в мое распоряжение мистером Гилпином: дело оказалось достаточно простым, хотя мне часто мешала глупость других водителей, не наделенных от природы ни умением водить автомобиль, ни достаточным воображением, чтобы понять пожелания (или хотя бы заметить существование) своих собратьев, также путешествующих по дорогам. На «бьюике» (а позднее, когда его пришлось сдать в ремонт, на «форде») я катался по усаженным деревьями пригородам Мемфиса или выезжал на шоссе, которое вело в Арканзас. Я очень скоро проникся любовью к городу и не проявил ни малейшего нетерпения, когда мистер Роффи объяснил, что центральные и местные власти решают вопрос о предоставлении необходимых для нашей работы грантов медленнее, чем он надеялся. По всей Мэйн-стрит я видел строительные площадки – здесь готовились возводить огромные роскошные здания. Скоро должны были запустить новые трамваи. Сложная паутина переплетающихся проводов, протянувшаяся по всем улицам города, в некотором смысле стала символом нашего неуклонного движения вперед. В один февральский день, более теплый и влажный, чем обычно, город внезапно заполнил запах свежей смолы и угля с поездов и кораблей – в холодной атмосфере запах почти сразу рассеивался. В тот день меня навестил желанный гость – майор Синклер. На сей раз он прибыл в Мемфис по воздуху. Он взволнованно рассказывал о своем новом судне. Маленький дирижабль стоял в углу аэродрома Фэрфакса. На боку виднелась реклама нового журнала, который стал еще одной навязчивой идеей моего друга. Майор был полон энтузиазма.

– Эти слова облетят всю страну. Это знамя величайшего крестового похода, который когда-либо видела Америка! В Соединенных Штатах дует новый ветер, Макс, и он рождается в Атланте!

Корабль, как и издание, которое он рекламировал, назывался «Рыцарь-ястреб».