Карфаген

Причины, заставившие Фабия уклоняться от очередного генерального сражения и перейти к другой тактике, не обычной для того времени, — к изматыванию противника небольшими стычками и своего рода партизанскими налетами, очевидны; Полибий [3, 89, 4-9] формулирует их следующим образом. Войска карфагенян уже давно и непрестанно упражнялись в военном искусстве; их предводитель вырос в лагере и научился вместе с ними воинскому мастерству; они много раз побеждали в Испании и дважды (Тицин, очевидно, не в счет) — римлян с их союзниками. Наконец — и это самое главное — они всё покинули за морем, и теперь их единственное спасение было в победе. Что же касается римлян, то у них все было иначе, то есть, насколько можно понять, их боевая подготовка и воинские качества их полководцев уступали карфагенским; они уже неоднократно терпели одно за другим страшные поражения; наконец, они, по-видимому, еще не пришли к мысли, что для них единственное средство спасти себя и свое государство — это победа, иначе говоря, их морально-боевые качества уступали качествам пунийской армии. Поэтому Фабий, определенно предвидя, что новое большое столкновение неминуемо закончится поражением римлян, решил всячески его избегать, рассчитывая на те постоянно действующие факторы, которые давали Риму явное преимущество: неисчерпаемость его материальных ресурсов сравнительно с армией Ганнибала и численное превосходство воинских контингентов [ср. также: Дион Касс, фрагм., 57, 9; Зонара, 8, 25; Плут., Фаб., 5].

Можно поверить Титу Ливию, когда он пишет, что неудачная попытка вызвать римлян на бой породила у Ганнибала глубокое внутреннее беспокойство. Хотя Ганнибал и говорил, что воинский дух римлян пал, что война окончена и что славою и мужеством карфагеняне превзошли римлян,—эти речи были настоятельно необходимы для того, чтобы поддержать боевой дух его собственных наемных солдат, — в глубине души пунийский полководец опасался, что теперь ему придется иметь дело не с Фламиниями и Семпрониями, а с полководцем, равным ему дарованием и воинским мастерством, которого римляне, наученные разнообразными и многочисленными бедами, наконец-то для себя нашли [Ливий, 22, 12, 4-5]. Тем более энергично старался он побудить Фабия к бою. Его воины мелкими отрядами рыскали по стране в поисках продовольствия и фуража, грабя, разоряя и уничтожая все на своем пути. Часто передвигая лагерь и опустошая поля римских союзников, Ганнибал то скрывался из виду, то появлялся снова, то устраивал засады, ожидая, что Фабий спустится на равнину с холмов, где была расположена его стоянка. Казалось, Ганнибал, стремившийся такими действиями вызвать слепую ярость римлян, сам подставлял под удар своих солдат, чтобы постепенно внушить противнику уверенность в победе. Однако эти ухищрения, безотказно действовавшие на Семпрония и Фламиния, не принесли теперь ощутимых результатов. Диктатор неотступно следовал со своими легионами за Ганнибалом, не теряя его из виду, но и не спускаясь на равнину, оставаясь постоянно на возвышенных пунктах, господствующих над местностью. Имея в своем распоряжении и у себя в тылу большие запасы продовольствия, он не выходил из лагеря без крайней необходимости; на фуражировку и за дровами римляне выходили большими отрядами; в стычках, которые происходили между ними и пунийскими солдатами, римляне, как правило, побеждали, и это мало-помалу, как и рассчитывал Фабий, способствовало укреплению их морального состояния. Однако вопреки всем надеждам Ганнибала от большого сражения Фабий уклонялся [ср. у Полибия, 3, 90, 1-5; Ливий, 22, 12, 6-10].

Ганнибал принял смелое решение продолжить свое движение на юг Италии. Его пребывание в Центральной Италии показало, что рассчитывать на местное население он пока, во всяком случае, не может. Несмотря на все победы, ни один из городов Италии еще не перешел на сторону Ганнибала; они сохраняли верность Риму, хотя и терпели из-за этого многие беды [Полибий, 3, 90, 13]. Ганнибал рассчитывал, что на юге он либо вынудит Фабия принять бой, либо покажет, что одержал полную и окончательную победу. Страх заставит италийские города отказаться от союза с Римом и предпочесть ему дружественные отношения с пунийцами [Полибий, 3, 90, 11-12]. Однако эти замыслы не осуществились.