Карфаген

Несмотря на отход римских отрядов из Мегары, успех Эмилиана был чрезвычайно многозначителен. Римляне впервые ворвались на территорию Карфагена, они сумели преодолеть, казалось, неприступные стены. И Гасдрубал, несомненно, для «поднятия духа» своих сограждан, а также, как справедливо замечает Аппиан, чтобы исключить всякую возможность мира, ответил на действия Эмилиана актом бессмысленной жестокости. По его приказанию на стены, чтобы враги хорошо видели, вывели пленных римских солдат и подвергли их всякого рода истязаниям: вырывали глаза, язык, жилы, половые органы, отрезали подошвы, отрубали пальцы, сдирали кожу. Умирающих сбрасывали со стены и со скал[581]. Однако достиг он противоположного результата. Бесчеловечная расправа не только ожесточила римлян, она вызвала возмущение и в самом Карфагене. Были возмущены и члены совета, которые хотели сохранить хоть какую-то надежду на пощаду. Гасдрубал силой подавил сопротивление, кое-кто из недовольных жизнью поплатился за свои речи. В Карфагене окончательно установилась военная диктатура [Апп., Лив, 118; ср. у Полибия, 38, 2, 12-13].

Бездействие Гасдрубала позволило Эмилиану без особого труда овладеть и карфагенским лагерем за городской стеной, а потом выкопать поперек перешейка два рва от моря до моря и таким образом отрезать Карфаген от материка. С обоих флангов Эмилиан также вырыл рвы. Затем он окружил этот четырехугольник столбами и палисадами и, наконец, на стороне, обращенной к Карфагену, построил мощную стену. Так была создана крепость, посредине которой Эмилиан воздвиг высокую каменную башню, а на ней четырехэтажную деревянную. Теперь он мог следить за всем, что происходило в Карфагене [Апп., Лив., 119].

Тем временем отчаяние продиктовало Гасдрубалу совершенно невероятный шаг: он попытался завязать через Гулуссу переговоры с Эмилианом, прося пощады для Карфагена и соглашаясь исполнить любые требования. Первая реакция Эмилиана была резко отрицательной, и только под влиянием Гулуссы, который предупреждал, что на следующий год сенат может прислать новых консулов, поэтому следует поторопиться, согласился гарантировать Гасдрубалу, его семье и десяти близким к нему семьям жизнь и возможность унести с собою 10 талантов денег или увести всех своих рабов (по Диодору, и 100 рабов). Гасдрубал отказался принять такие условия [Полибий, 38, 1, 1-2, 9; Диодор, 32, 22].

Пока шли переговоры, Эмилиан осуществил еще одну важную операцию: римляне построили каменную дамбу, которая должна была перекрыть все выходы из Карфагена в открытое море [Апп., Лив., 121].

Успешное завершение этой работы должно было полностью блокировать осажденный город, и пунийцы начали спешно и в глубокой тайне рыть новый канал, который должен был связать карфагенские гавани со Средиземным морем. Тогда же они приступили к постройке новых кораблей, и в один прекрасный день, к немалому изумлению римлян, из портов вышел флот из 50 триер и множества мелких судов [там же]. На третий день после этого события произошло морское сражение.

Бой продолжался до заката; ни одна из сторон не получила сколько-нибудь ощутимого преимущества, и карфагеняне решили отступить. Однако у входа в гавань, где мелкие пунийские корабли перегородили дорогу своим же крупным судам, сражение возобновилось. На этот раз римляне таранными ударами вывели из строя и уничтожили большую часть карфагенского флота [Апп., Лив., 122-123]. Таким образом, отчаянная попытка карфагенян прорвать морскую блокаду закончилась неудачей.

Одержав эту важную победу, Эмилиан решил овладеть насыпью, откуда он мог бы создать прямую угрозу гаваням. Ночью карфагеняне обошли насыпь со стороны моря и подожгли римские осадные машины. Римляне в панике бежали, и карфагеняне получили возможность восстановить укрепление, разрушенное неприятелем, и даже построить новые башни. Однако в конце концов и здесь Эмилиан оттеснил противника, защитил насыпь рвом и построил на ней стену вровень со стеной Карфагена и на небольшом от нее расстоянии [Апп., Лив., 125].

Подошла зима, время, когда в боях обычно наступало затишье. Эмилиан решил использовать это время для уничтожения пунийских армий на Африканском материке и, прежде всего, правда, после ожесточенных боев, захватил Неферис. Решающую роль в этой операции сыграл Гулусса. После этого все ливийские города или перешли на сторону римлян, или без труда были ими захвачены [Апп., Лив., 126; Ливий, Сод, 51].