Кари Мора

Секунд пятнадцать – ничего. Потом снизу донесся ответ:

– Это Феликс.

Кари закатила глаза к потолку и лишь что-то прошипела сквозь зубы.

Включила свет, стала спускаться по закручивающейся спиралью лестнице[8]. Биту она прихватила с собой.

У самой нижней ступеньки стоял Феликс, под одной из киношных фигур – зубастым космическим чудищем с планеты Зорн.

Вроде не пьян. Оружия в руках нет. Шляпу, правда, не снял, войдя в дом.

Кари остановилась в четырех ступеньках от него, чтобы не чувствовать на себе его свиных глазок. И на том спасибо.

– Неплохо было бы сначала позвонить, а уже потом заваливаться посреди ночи, – заявила она.

– У меня съемщики нарисовались, в самый последний момент, – отозвался Феликс. – Киношники. Хорошо платят. Они хотят, чтобы ты осталась, потому что ты знаешь дом. Может, и что-нибудь из еды приготовить понадобится, пока не знаю. Так что я тебе еще и приработку подкинул – не забудь потом отблагодарить. Подбросишь мне что-нибудь, когда они с тобой рассчитаются. У этих киношников денег куры не клюют.

– А что за кино?

– Не знаю. Мне как-то по барабану.

– И ты сообщаешь мне все это в пять утра?

– Люди платят, хозяин – барин. – Феликс пожал плечами. – Они хотят попасть в дом еще до рассвета.

– Феликс, посмотри-ка на меня. Если это порнуха, то сам знаешь, что я на это отвечу. Если это так, я немедленно ухожу.

После того как на противоположном краю страны, в округе Лос-Анджелес, приняли закон под названием «мера Б», требующий использования презервативов при эротических съемках, производители порнофильмов стали дружно переезжать в Майами, где никто не препятствовал их свободе самовыражения.

У Кари уже были проблемы такого порядка с Феликсом.

– Не, не порнуха. Это типа «реалити чего-то там». Им понадобятся розетки на двести двадцать[9] и огнетушители. Ты ведь в курсе, где все это искать?

Вытащив из внутреннего кармана пиджака изрядно помятое разрешение на проведение съемок, выданное властями Майами-Бич, он потребовал у нее рулон скотча, чтобы прилепить его на воротах.

Через пятнадцать минут Кари услышала подходящий с залива Бискейн катер.

– Огни на причале не включай, – распорядился Феликс.

* * *

Перед общественным взором Ганс-Петер б'oльшую часть времени исключительно чист и безгрешен – если случайный знакомый что от него и уловит, то разве что запах хорошего одеколона. Но когда Кари пожимала ему руку в кухне, то сразу учуяла исходящий от него запашок серы. Словно от горящей деревни, дома которой полны мертвецов.

Ганс-Петер заметил, как затвердела ее ладонь, и улыбнулся своей волчьей улыбочкой.

– Как общаться будем – по-английски или по-испански?

– Как хотите.

Чудовища сразу чувствуют, что их раскрыли, – примерно как гомики, скрывающие свою ориентацию. Ганс-Петер уже привык к реакции отвращения и страха, когда поведение его выдавало. Лучше всего, конечно, когда такая реакция переходит в судорожные мольбы более быстрой смерти… Некоторые распознавали его сущность быстрей остальных, тревожный гудочек в голове звучал почти сразу.

Кари просто смотрела на Ганса-Петера. Не моргала. В непроницаемо черных зрачках ясно читалось: девочка далеко не проста.

Ганс-Петер попытался разглядеть в них собственное отражение, но, к своему большому разочарованию, ничего не увидел. «Хороша! И не думаю, что она про это знает».

После мгновения мечтательности в голове опять сам собой зародился короткий куплет: «Глаза твои – как бездна, затягивают вниз. Сломить тебя непросто, но тем и слаще приз». А потом и по-немецки можно будет попробовать, с «h"orig» вместо «сломить» – будет больше похоже на «поработить». Положить на мотив «Капусты со свеклой». Петь под душем. Может, и ей самой, если вдруг придется отправить ее на переработку – когда она сама будет молить об очищении.

Но в данный момент требовалось, чтобы она действовала по доброй воле. Представление начинается!

– Вы тут уже давно работаете, – начал он. – Феликс говорит, что вы отличный работник, знаете этот дом как свои пять пальцев.

– Пять лет уже за ним приглядываю. Чиню, если что поломается.

– Бассейн не течет?

– Нет, там всё в полном порядке. Можете пойти освежиться, если хотите. Питание там с отдельного щитка с автоматами, он на стене оранжереи.

Стоящий в углу человек Ганса-Петера, Бобби-Джо, не сводил глаз с Кари. Даже в тех культурах, где пристально разглядывать посторонних людей не считается чем-то неприличным, взгляд Бобби-Джо сочли бы крайне неприличным. Глаза у него были оранжево-желтые, как у некоторых черепах. Ганс-Петер взмахом руки подозвал его к себе.

Подойдя, Бобби встал слишком близко от Кари.

Ей была хорошо видна надпись «По самые помидоры!», косыми сиреневыми буквами наколотая у него сбоку на шее, под начинающим отрастать тюремным ежиком. На пальцах – буквы «LOVE» и «HATE»[10], на тыльной стороне руки – «Мануэла». Из-за непропорционально маленькой головы ремешок бейсболки затянут чуть ли не до упора и торчит далеко вбок. Кари при виде этого выступающего хвостика сразу кольнуло воспоминание о чем-то нехорошем – мелькнуло и тут же пропало.