Карибские каникулы

Как безумный, рыскал он по вечерним улицам Гаваны, но Алисии нигде не было. Часы показывали одиннадцать вечера. Все! Завтра утром чертов самолет унесет его в дождливый питерский август.

Он добрел до своей гостиницы. В номер подниматься не хотелось. Он зашел в бар.

Столики в небольшом помещении лепились по стенам, а на освобожденном в центре пятачке под жгучие карибские ритмы, во всполохах допотопной цветомузыкальной установки извивалось десятка два гибких юных женских тел — мужчин почти не было. Он пригляделся — и его бросило в жар: лучшей среди неутомимых танцовщиц была… Алисия. В платье того же покроя, но лимонно-желтого цвета, с глубоким вырезом. Возбужденная улыбка, призывно мерцающие глаза, разметавшиеся волосы…

Он сел за свободный столик и заказал коктейль. Ему показалось, что Алисия увидела его, но упорно делает вид, что не замечает. В голове заметались безнадежные отрывочные мысли: «Всё правильно! Размечтался, идиот! Ей чуть за двадцать, ты вдвое старше. Прошло три дня — а она, наверное, и что вчера-то было не припомнит. Урвал свое, и будь доволен».

Он выдернул соломинку из высокого стакана, в раздражении смял ее и швырнул на пол. Залпом выпил пойло под названием, конечно же, «Огни Гаваны». Тупо уставился в блестящую поверхность стола. К чертовой матери всё!

Когда он поднял взгляд, то напротив увидел ее. Она сочувственно улыбалась, будто спрашивая: «Ну зачем же так?», — а вслух тихо произнесла:

— Ты говорил, что остановился в этом отеле. Я прихожу сюда третий вечер…

Они поднялись в номер. Пожилая дежурная зыркнула черным глазом. Вот ведь социалистический рудимент — дежурные по этажу! Стучит, наверное, помаленьку в свою кубинскую ЧК. Впрочем, вероятно, «за распутство» в застенок не определят. Хотя как бы Алисии все это не навредило.

…Они впали в какое-то сексуальное безумие. В паузах Алисия капризно говорила: «Ты опять мокрый!» — и вылизывала ему уши, подмышки, живот, пах…

Под утро она приблизила к его глазам свои, уперлась лбом в его лоб:

— Знаешь, у меня было много парней и мужчин, но ты… Я сейчас скажу тебе то, что никому не говорила, слушай — я люблю тебя! Может быть, уже давно, с того дня, двенадцать лет назад…

Он онемел.

— А ты когда-нибудь говорил это?

— Говорил, Алисия, и не раз — но почти всегда неискренне.

— Вот и мне скажи — пусть опять неправду.

— Верь или нет, но на сей раз это будет правдой — я тоже тебя люблю!

Она уткнулась лицом в его грудь.

Пора было подниматься — Алисия торопилась на дежурство в больницу, а ему пора было двигать в аэропорт.

— Дай мне свой адрес, — попросил он.

— Не могу. Лучше ты мне — я напишу тебе письмо, а потом приеду.

— Но как?… Сложности разные… Скорее всего, не получится… — забормотал он.

— Какой-то ты… неверящий. Нет, не то слово.

— Пессимист?

— Да. Не знаю, как, но приеду, ты жди.

Перед выходом он помялся и сказал:

— Тут у меня осталась ваша «валюта» и американский полтинник. Возьми.

Она взглянула на него так, что он осекся. Чтобы исправить положение, он сказал:

— Тогда вот это, — и снял с шеи крымский сердолик, который носил уже несколько лет.

Алисия надела его, и розоватый камушек уютно расположился в ложбинке между грудей вместе с католическим крестиком.

— Как будто это ты меня касаешься, — с улыбкой сказала она.

© 2007, Институт соитологии