Карибские сокровища

Мы погрузили в ялик инструменты, посадили Альму и резво заскользили по жидкой грязи. У берега это не представляло особого труда — борозды были неглубокие, — но по мере продвижения в глубь залива борозды становились все глубже, гребни — круче, а ил — все жиже, так что мы — четверо живых двигателей — с каждым шагом увязали глубже, пока не стало казаться, что у нас вовсе нет ног. Глинистая жижа была до отчаяния вязкой: стоило остановиться, как вас тут же начинало засасывать глубже и глубже; передвигать ноги, как при ходьбе, было почти невозможно. Если бы мы не держались за лодку, я уверен, мы все увязли бы по шею в грязи не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Грязь была даже не бурая: поверху растекалась тонкая пленка буровато-зеленого ила, состоящего, очевидно, из диатомовых водорослей и других мельчайших организмов. Под илистой пленкой грязь имела чистый графитно-голубой цвет, а высыхая, становилась бледной, белесовато-серой.

С неимоверными усилиями, оступаясь и барахтаясь в грязи, мы наконец добрались до отмели, где все наши пожитки были свалены как попало, когда их сгрузили с моторки. Мы отмылись и отчистились по мере возможности, живописно задрапировались в купальные полотенца и пестрые парео и, подкрепившись тем, что удалось достать из ящиков, приступили к сооружению жилья на новом месте.

Поскольку окружающая местность, как и все побережье, на котором мы находились, была необычна, я решил для наглядности прибегнуть к карте — правда, это ничем не лучше, чем нудные исторические даты. Мы строили свой дом на так называемой песчаной косе, хотя ни единой песчинки в ней нет — сплошь ракушки и их обломки. Несмотря на то что на это побережье лишь изредка налетают штормы, я бы не посоветовал выбирать его для отдыха — берег нигде не превышает четырех футов над уровнем самого высокого прилива. Других недостатков у ракушечного пляжа нет, если не считать песчаных мух и полного отсутствия пресной воды. Это по-своему чудесный маленький мирок.

У нас при себе было всего два куска брезента и две клеенки — а надо было соорудить два домика. Один кусок брезента мы отдали Андре и двум «охотникам», и они устроили себе тесную, непроницаемую для воздуха коробку, где и ночевали втроем, закутавшись с головой в одеяла, как три мумии, — для защиты от монпиерр. Мы свой дом соорудили на раздвоенных деревцах, с центральной балкой — в истинно англосаксонском, гигиеничном, но крайне непрактичном стиле. Пассат продувал его насквозь, дождь заливал, накапливаясь внутри, а монпиерры вообще не вылетали наружу. Нам еще повезло: дождь за все время шел лишь два раза, пассат был ласковым, как альпийский ветерок, и только с часу ночи до четырех утра нам приходилось вылезать на берег и дымить сигаретами в тщетной надежде отогнать монпиерр. Наш кухонный очаг был защищен от произвола стихии тремя мешками и грудой ящиков.

Живя в Парамарибо, мы были так поглощены заботами о своем зоопарке, что не успели обдумать столь всеобъемлющую и важную тему, как «снаряжение». Признаться, мы самым непозволительным образом пренебрегли канонами и почти религиозными догматами экспедиционной жизни, отчего и пострадали прямо пропорционально своей небрежности. Честно говоря, мы не испытывали недостатка в самом насущном, но отсутствие некоторых очень нужных мелочей обнаружили только в день отплытия. Например, мы с прискорбием узнали, что пять жалких кур, дрожащих на открытой отмели или квохчущих загробными голосами в свисте пассата, питались нашим рисом, ввиду отсутствия корма, предназначенного для домашней птицы. Крайне неудобно было и то, что орудия для разделки кита нам пришлось упаковать вместе с нашими пижамами: они не умещались ни в один ящик, а влезли только в наш чемодан. Смазочное масло для точильного камня куда-то таинственно исчезло и было обнаружено исключительно благодаря странному привкусу сосисок.

Мы с Фредом старались покончить с делами к чаю — это было для нас обоих самое торжественное время дня (прежде всего подайте нам кипяточку, а уж тогда мы способны работать как черти) — и были чересчур заняты, чтобы созерцать окружающее. Построив свой дом, в то время как Андре с охотниками строили свой в полумиле от нас, на отмели, мы наконец почувствовали себя на свободе и уселись на кучки раковин, прихлебывая животворящий напиток. И тут мы вдруг осознали, что нас занесло в совершенно иной мир, который мы поначалу не разглядели; он решительно не похож ни на что когда-либо виденное нами.

В глубине грандиозных пещер Тринидада, среди стонущих сосен Гаити и вот теперь здесь, между холодными мангровыми зарослями и морем грязи, мы переносились в нереальный, нездешний, особенный мир — словно оказывались на чужой планете. Такие «неземные» ландшафты далеко не всегда суровы и наводят жуть; это могут быть пейзажи, полные совершенной, чистой и нежной прелести. И наша ракушечная коса у моря была одним из таких уголков.