Карибские сокровища

Бромелиевые представляют собой на редкость компактный объект для исследования. Когда наткнешься на такую удачу, загораешься неудержимой страстью – только бы ничто не помешало с головой нырнуть в этот крохотный мирок, – и ужасно досадно, когда недостаток времени или иные мирские заботы ставят тебе препоны. Хотя мы собирались уезжать в тот самый день, мы все же решили еще поискать бромелий, и, как только позавтракали, именно с этой целью я оказался высоко в кроне дерева.

Ничто не напоминало таинственный и опасный мир прошлой ночи с ордами муравьев, сотнями колючек и пауками в засаде – золотое утро занималось под нежным пастельно-блеклым небом. Лес был пронизан тем прохладным, освежающим сиянием, какое льется с неба сразу после восхода, колибри сновали повсюду, трепеща крылышками. Одна парочка была так увлечена своими играми, что пролетела между мной и Альмой, когда мы стояли на полянке, и одна из птиц даже задела крылом мою щеку – очень больно, как крохотным хлыстом. Даже когда колибри никуда не спешит, она летит, словно пуля; когда же они вьются в брачном танце, парой, опасность увеличивается не вдвое, а куда больше: обе птички взволнованы и носятся сломя голову. Поневоле вздрогнешь, представив себе, что одна из них врежется в тебя в таком экстазе: клювики у них острые, как копья.

Интересно было бы измерить скорость их полета. Я не представляю себе, как это сделать, – хотя кто-то, кажется, ухитрился измерить скорость полета некоей мухи в горах Мексики и сообщил, что она достигает 800 миль в час (почти 1500 км/час)! По сравнению с мухами наши авиаторы и металлурги кажутся довольно отсталыми – они признаются, что не сумеют построить аппарат, который достиг бы такой скорости полета – разве что в стратосфере.

Может быть, мексиканское насекомое и не носится со скоростью восьмисот миль в час, но некоторые другие мухи (Chrysops, например) передвигаются с пугающей скоростью. Удивительную эффективность их движения нельзя объяснить ни малыми размерами, ни уменьшением сопротивления воздуха. Тут многое зависит от материала, из которого они созданы. Живые существа не делаются из металла – материала с ограниченными возможностями. Если сравнить металлы с органическими веществами, из которых состоят ткани животных, с точки зрения преобладающих свойств, как положительных, так и отрицательных: ломкости, способности держать форму или эластичности и т. д. и т. п., то последние безоговорочно выигрывают. Вспомнив, сколько экспериментов было посвящено изучению свойств металлов и сколько они породили новых «пород» с совершенно непредвиденными свойствами, не стоит ли задуматься, как бы создать новые материалы из синтетических веществ животного мира? Попробуйте представить себе подъемную силу самолета с крыльями из хитина – того материала, из которого состоят крылья и «панцири» жуков; к тому же он сможет противостоять любой вибрации. Вспомните, что жук может врезаться в каменную стену на скорости шестьдесят миль в час, и ему хоть бы что, а ведь его хитиновый панцирь толщиной всего сотые доли дюйма. Не исключено, что хитиновый самолет сможет летать со скоростью мухи, даже не дожидаясь, пока двигатели внутреннего сгорания заменят чем-нибудь полегче. Шутки ради прибавлю, что осветительные и нагревательные приборы на этих фантастических летательных аппаратах можно было бы скопировать с «приборов» жуков, которых мы нашли на вершине пальмы, а кусочек красного стекла исправит маленький недосмотр Природы!

Эти мысли посетили меня в то прекрасное утро, когда я находился в кроне пальмы на горе Арипо. Сверху в лесу можно увидеть много такого, чего с земли не заметишь. Когда глядишь на растения сверху, видишь их цветы в особом ракурсе. Вы можете увидеть нечто подобное, не забираясь в тропики, – большинство этих цветов, выполненных из меди, хромированной стали и стекла, красуются в кафе, барах и ресторанах современного Парижа в виде абажуров и светильников.

Найдя несколько бромелий, я сбросил их вниз и залюбовался цветами. Я стоял на большом суку и держался правой рукой за сук поменьше, который тянулся параллельно ему примерно на уровне моего лица. Потом сделал шаг вперед и одновременно переместил руку. Мой мизинец попал в аккуратную круглую дырочку, и в ту же секунду меня обожгла острая боль, словно в палец вонзился раскаленный скальпель; боль пронизала всю руку, плечо и правую сторону шеи и отдалась в голове, как будто меня лягнула лошадь. У меня сразу все поплыло перед глазами – может быть, от неожиданности, и я оперся на сук, за который держался. На нем я разглядел дыру, в которой вовсе не притаился, а стоял во весь рост черный скорпион, похожий на тех, которых мы вытряхнули из бромелий, только покрупнее. Я поспешно спустился на землю и побежал в лагерь.