Карибские сокровища

Как-то раз она решила покинуть наши владения. В этом действии не было ничего напоминающего побег: неторопливо прогулявшись по главным улицам Парамарибо, она нанесла визит солдатам в воинских бараках и, как видно, решила, что трава там получше, да и воинская дисциплина ей импонировала. На следующий день она явилась к нам с веревкой на шее, в сопровождении капрала в полной форме. Животное было полно такого достоинства, что посрамило бы всех наших четвероногих любимцев. Я иногда представляю себе, как она невозмутимо шествует солнечным весенним утром по Гайд-парку в суконной синей попонке или украшает своим присутствием утренний променад в Булонском лесу. Ее внешность поразила бы публику, но она не вызвала бы ни малейшего недовольства, потому что ее рыжая шкурка всегда была безукоризненно чистой.

У паки нет и следа благовоспитанности капибары. На самом деле это очень уродливое животное, в чем я и убедился еще раз в тот день. Ее мордочка гротескно раздута с боков; когда препарируешь череп, видно, что это две большие полости в костях, покрытые снаружи морщинами и ямками, а изнутри гладкие.

Наглядевшись друг на друга досыта, мы расстались: пака с превеликой осмотрительностью и деликатностью прошла по опавшей листве, описав около меня полукруг, и возвратилась на свою тропку не больше чем в футе от моих ног. Она спокойно пошла дальше и бросилась бежать только после того, как я резко обернулся, чтобы взглянуть на нее еще раз, на прощание.

X. Лагерь на Коппенаме Беличьи обезьянки, опоссумы, гризон и ягуар

Почти все считают, что тропические леса – самое гиблое, жуткое место. Те, кому не посчастливилось видеть их своими глазами, по описаниям думают, что они пропитаны сыростью, зловещим и враждебным духом и по каким-то мистическим законам безжалостны и жестоки. Даже люди, хорошо знакомые с тропическими лесами, не могут расстаться с этим представлением. Они идут в леса как на войну – в обмотках, пробковых шлемах и рубашках цвета хаки, а женщины в этих походах одеваются еще более странно – непременно в бриджи для верховой езды и высокие сапоги. Все это не более чем ритуальные одежды, отражающие мировоззрение, превратившееся в своего рода религию – религию экспедиций. Не вините киношников за то, что они всех своих исследователей обряжают в такой наряд, – они только принимают всеобщую веру, точно так же, как пастор, надевающий «белый ошейник» – атрибут своей профессии.

Могу вам рекомендовать вполне удобную одежду, как для мужчин, так и для женщин; судите сами, насколько она пригодна. Женщина может носить носки-гольфы и теннисные тапочки на резиновой подошве, тонкие, легкие и свободные хлопчатобумажные брюки, спортивную кофточку или просто верхушку от купального костюма и широкополую мягкую фетровую шляпу, которой можно обмахиваться, как веером. Косметику можно сунуть в карман мужу – и пудра, и помада понадобятся вам на открытых местах, где палит солнце. Мужчина может носить такую же обувь, пару «раттинг-пантз» (по-английски буквально «штаны для ловли крыс») – любой англичанин поймет, что речь идет о грязных фланелевых или бумажных штанах, легкую рубашку, серую или цвета хаки (только на охоте), а шляпа сгодится все та же.

Теперь скажу о джунглях. Лихорадки и некоторые неведомые в умеренных широтах болезни действительно часто встречаются в лесном тропическом поясе, и, когда на закате вас треплет лихорадка, окружающий мир кажется крайне мрачным. Но джунгли сами по себе, может быть, самое здоровое место в мире, если только вы ушли вглубь, подальше от человеческих поселений и дорог, и не прихватили с собой какую-нибудь болезнь. Болезни распространяются насекомыми или таятся в виде микробов в воде, пище или воздухе, а в джунглях чистая вода, чистейший воздух и нет никаких болезней, кроме эндемических заболеваний животных, а все они, за малым исключением, человеку не передаются. Дурную славу джунглям создали именно болезни, но там есть нечто гораздо более опасное, о чем все забывают.

Даже самый опытный местный охотник – не говоря уж о нашем герое-первопроходце – может безнадежно заплутаться в лесу всего в полумиле от лагеря и будет блуждать, пока не помрет, если судьба не смилостивится или если его крики не услышат в лагере. Я сейчас сижу и пишу, а передо мной простерлась заросшая лесом долина. Дальше она горбится холмом, а за ним волнами вздымаются бесчисленные гребни, одетые зеленой чащей, – и так на две тысячи миль. Стоит пойти вон туда, левее, – и можно пройти все две тысячи миль, не встретив ни одного известного миру человеческого поселения и даже ни единого неизвестного и не нанесенного на карту поселка американских индейцев.