Карикатура. Непридуманная история

Впрочем, война, которая начиналась как величественная трагедия, закончилась для Франции нелепым фарсом. Немецкие танки с флангов обошли «неприступную» линию Мажино и стальными клиньями понеслись к Парижу.

Гитлер сполна насладился позором героев Первой мировой войны, заставив славных маршалов Франции подписывать унизительный акт о капитуляции своей страны в том самом вагоне, в котором они когда-то диктовали условия поверженной Германии.

После Компьена[33] бывший герой французов маршал Петэн возглавил марионеточное правительство. Теперь каждый француз должен был сделать для себя выбор: готов ли он в той или иной форме сотрудничать с новыми властями или нет. Многие люди искусства, и в том числе и карикатуристы, выбрали сытую безопасность. Впрочем, были и другие художники, считавшие для себя бесчестьем делать вид, что ничего особенного с их страной не случилось.

Не трудно представить, что испытывал Эффель, вынужденный скрывать своё недолгое военное прошлое под штатским костюмом. Его сердце сжималось от боли и ныло от бессильной ярости при виде победителей в форме вермахта, весело фотографирующихся на фоне достопримечательностей захваченного Парижа. Немцы по-хозяйски оккупировали не только его страну и родной город, но и так любимые им маленькие уличные бистро.

Эффель даже возненавидел некогда любимых им парижских гарсонов. Официанты в белоснежных передниках как ни в чём не бывало продолжали отпускать свои шуточки, с приветливым поклоном принимая чаевые от вальяжных немецких офицеров за быстро принесённые им тёплые круассаны и горячий кофе. Эффель тоже мог бы продолжить сотрудничать с бульварными газетами и получать от новых властей щедрые чаевые. Но он выбрал другой путь – стал активным участником движения французского Сопротивления. Его оружием в борьбе с оккупантами был не только автомат, но и карандаш сатирика. Именно в те годы наш герой произнесёт свою знаменитую фразу:

«Сатира – это ненависть с улыбкой».

Впрочем, ненависть исчезла из работ мастера, едва танки французского генерала Леклерка в 1944 году освободили Париж.

«Я обыкновенный газетчик»

Так, уже находясь в зените мировой славы, Жан Эффель обычно отвечал на все попытки назвать его «мэтром» или как-нибудь в этом духе. Ему было свойственно относиться с чувством юмора не только к окружающим, но прежде всего к самому себе.

«Пока другие серьёзно писали о политике, я всего лишь развлекался рисованием шаржей и карикатур на видных политиков», – не раз шутливо заявлял в своих интервью Эффель, рассказывая растерянным корреспондентам о своей феноменальной лени, которая якобы не позволила ему сделать карьеру в качестве классического художника, драматурга или журналиста.

Обычно к известным людям такого уровня, каким был Жан Эффель в рассвете мировой славы, практически невозможно просто так приблизиться, предварительно не оговорив с пресс-секретарём своё желание взять звёздное интервью, и не выстояв длинную очередь из представителей других изданий, также жаждущих написать об известной персоне. Признанные при жизни классиками художники обожают набивать себе цену и при каждом удобном случае демонстрируют свою аристократическую недоступность и сверхзанятость.

Ничего подобного с Эффелем никогда не происходило. Знаменитый француз легко шёл на контакт. Тем, кто знакомился с сатириком, сразу становилось с ним легко и весело, словно со старым приятелем, с которым не виделся много лет. Многие журналисты бывали у Эффеля дома. Некоторым гостям мастер даже дарил короткие зарисовки-шаржи. Правда, для того чтобы найти общий язык с этим ироничным мудрецом, необходимо было тоже обладать изрядным запасом юмора и самоиронии.

Диапазон творческих интересов художника на пике его творчества был очень широк: от политической карикатуры и бытовой юморески до рекламы и промышленной графики. Но конечно, всегда в фокусе его интереса как философствующего рисовальщика был человек с его страстями и слабостями. Порой он умудрялся рассказывать о человеке, используя приёмы чёрного юмора. Чего стоили свинки с одной карикатуры Эффеля, наблюдающие вращающееся вертело и комментирующие увиденное: «Не доверяем мы этим способам искусственного загара»; или овечки, рассуждающие на лугу:

«Не позавтракать ли нам на траве?» Или крылатый Пегас, негодующий перед кормушкой: «Опять лавровые венки!»

На своих рисунках Эффель ставил подпись, стилизованную под цветок маргаритку – в честь любимой жены, которую звали Маргаритой. Даже когда под конец жизни художник начал слепнуть, дочь или супруга помогали ему рисовать, обводя его слабые наброски. Но свой фирменный цветочный логотип мастер неизменно ставил сам. В этот момент потерявшая былую твёрдость его рука делала уверенный росчерк.

Глава 10 «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст»