Карл Брюллов

Итак, круг его знакомств необычайно широк. Но простой ответ на простой вопрос, с кем он близок, уже обнаруживает не только его симпатии и склонности, но и особенности мировоззрения. Помимо Гагариных и Тургеневых он часто встречается с В. Перовским и Л. Витгенштейном. Перовский, впоследствии генерал-губернатор Оренбургского края, приехал в Италию на лечение. «Он человек прекрасный, прямой, любит тихую жизнь и художества», — отзывается о нем Александр Брюллов. Он много помогал пенсионерам — Тону, Гальбергу, Бруни. В течение всей жизни он будет проявлять заботу об Александре Иванове, видя в нем гения русской живописи. Он будет помогать Пушкину, он будет идти на риск, желая облегчить участь сосланного в Оренбургский край Шевченко. А главное — этот «любящий тихую жизнь» человек был привлекаем по делу декабристов, как и граф Лев Петрович Витгенштейн, еще один близкий друг Брюллова. Дело о преследовании Перовского и Витгенштейна, к счастью, было закрыто по высочайшему повелению. А жизнь князя П. Лопухина многие годы оставалась под негласным надзором тайной полиции. Герой Отечественной войны, один из создателей «Союза благоденствия», член общества «Зеленая лампа», Лопухин принадлежал к числу лучших сынов России. Его портрет Карл написал на одном дыхании, за пять дней. Этот большой холст, хоть в нем нет никаких примет обстановки, намека на жанровое действие — Лопухин показан на фоне бурно мятущихся облаков, — перерастает из локального изображения одного человека в портрет-картину. Черты волевой целеустремленности, напора внутренних сил, некая готовность к противостоянию враждебным силам, идейная одухотворенность были свойственны не только этому мужественному человеку, это черты передового русского интеллигента той поры, они были присущи и братьям Тургеневым, и Перовскому, и Чаадаеву. Портрет Лопухина отличает и романтическая приподнятость, он кажется братом по духу полковника Давыдова, запечатленного кистью Кипренского, — здесь та же собранная готовность к действию, то же сочетание лихости и бравады с сосредоточенностью мыслящего человека, то же душевное благородство.

Скорее всего, через кого-то из людей этого круга передовой интеллигенции вошел Карл в еще один дом, широко известный в Риме, — дом Зинаиды Волконской. Она была замужем за родным братом виднейшего декабриста Сергея Волконского и не только не скрывала этого, но не порывала связи с опальной родней. Когда жена Сергея, Мария Раевская-Волконская, в конце 1826 года на пути в Сибирь остановилась в Москве, Зинаида не только не устрашилась принять ее под кров своего дома, но и, зная как та любит музыку, устроила для нее концерт итальянцев. Теперь, в Риме, в кругу своих, она рассказывала, как Мария со слезами на глазах повторяла: «Еще! еще! Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!»

В салоне Волконской в Риме бывали многие заметные личности из русских и из числа итальянской интеллигенции, так что здесь Брюллов имел возможность не только узнавать последние новости из России, но и окунуться в гущу местной культурной жизни. Хозяйка дома всегда была чем-либо страстно увлечена — то идеями Руссо, то русской стариной. То она пишет роман «Ольга» из жизни древних славян, то сочиняет слова и музыку очередной кантаты, а то, как в сборнике «Четыре новеллы», разоблачает нравы высшего общества. Пела она так прекрасно, что знаменитая французская актриса Марс сетовала, что человеку такого яркого дарования не дадут сделаться артисткой, коль скоро ее душа и талант из-за родовитости происхождения принадлежат высшему свету. Самым привлекательным и долгим из ее увлечений было пристрастие ко всему русскому, родному. Получив преимущественно французское образование, она в двадцать с небольшим лет отроду взялась за изучение родного языка, русской словесности и истории, русского народного искусства. Собирала песни, легенды, даже хлопотала — первая в России — о создании русского общества для устройства национального музея и популяризации памятников старины. Удивительно ли, что Пушкин преклонялся перед умом, красотой, дарованиями Волконской. Ее он воспел в прекрасных строках:

Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновенья.
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком
И вьется и пылает гений…

В Москве с 1826 года ее дом был прибежищем Пушкина, Мицкевича, многих, многих, в ком мысль и вольнолюбие не были убиты в страшный день 14 декабря.