Благодаря этим интуитивным способностям, книга украшена случайными вспышками прозрения, хотя Альтюссер изучил лишь несколько отрывков Маркса. Он предлагает смотреть на «Капитал» как на «важный ответ на тот вопрос, который нигде не ставится. Только Марксу удалось сформулировать то, что он произвел: понятие о воздействии структуры на ее элементы».
Маркс, иными словами, создал мину замедленного действия, ожидая, что кто-то задаст тот вопрос, на который он уже ответил. На это указывает письмо, которое он послал Энгельсу вскоре после окончания первого тома в 1867 году, предвидя обвинения в «вульгарной экономике» в адрес «Капитала»: «Если бы я хотел опровергнуть все такие обвинения заранее, я бы повредил всему диалектическому методу изложения. Наоборот, в этом методе хорошо то, что он постоянно ставит ловушки тем, кто провоцирует эти методы, стремясь продемонстрировать их идиотизм». И опять нельзя не вспомнить ироническую колкость Бальзака в «Неведомом шедевре»: единственным недостатком покрытого пятнами, бесформенного и неудачного полотна художника было то, что оно появилось на сто лет раньше, так как на самом деле было произведением абстрактного искусства. Как писал Эдмунд Вильсон, Маркс, выступая в защиту лишенных права владения классов и осаждая крепость буржуазного самодовольства, привнес в экономику точку зрения, «которая была настолько же ценной для его времени, насколько и чуждой для него».
В течение полувека после издания «Капитала» грубые экономисты, однако, не выказали особого интереса к опровержению Маркса, предпочитая игнорировать его. Они видели капиталистическую систему как перманентную неизбежность, а не преходящую историческую фазу, содержавшую внутри себя зародыши своей собственной смертельной болезни.
Маркс рассматривал процент, прибыль и ренту как неоплаченный труд. Академические экономисты объясняли проценты, полученные владельцами капитала, как «награду за воздержание». Для Альфреда Маршалла, господствующей фигуры в британской экономике во времена позднего викторианства, те, кто накапливал капитал, а не растрачивал его, совершали «жертву ожидания» и поэтому заслуживали компенсации за добродетельное самоограничение.
Классические экономисты придерживались того взгляда, что перепроизводство, которое Маркс рассматривал как специфическую черту капитализма, просто не существует.
В соответствии с законами рынка, предложение рождает свой спрос: заработок от производства и продажи определенных товаров обеспечивал покупательную способность и позволял покупать другие товары. Этот же самый механизм саморегулирования гарантировал и то, что безработица могла быть только недолгим, случайным досадным событием. Безработные всегда были бы готовы поработать за меньшую плату; явившееся результатом уменьшение зарплат понизило бы цену товаров, ими производимых, которые, в свою очередь, подняли бы спрос на товары и увеличили их продажи, таким образом, давая возможность прийти вновь к полной занятости.
Экономические завихрения и массовая безработица, имевшие место между двумя мировыми войнами, подвели к пересмотру и запоздалому признанию того, что капитализм все-таки имеет недостатки. Некоторые экономисты начали задаваться даже вопросами о том, на самом ли деле капитализм вечен и неизменен. В своем исследовании 1939 года «Стоимость и капитал» профессор Джон Хикс сомневался, что можно рассчитывать на долговечность чего-то вроде капиталистической системы в отсутствие новых изобретений, достаточно сильных, чтобы сохранить статус-кво. Дж. М. Кейнс, родившийся в год смерти Маркса, писал в работе «Общая теория занятости, доход и деньги» (1936): «Аспект капитализма, связанный с существованием рантье, я вижу как переходную фазу, которая закончится, как только сделает свое дело».