Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

В одну эту книгу Маркс вложил годы труда и размышлений — свои собственные, а также тех экономистов и философов, которые были его предшественниками. С одной стороны, этот труд был написан в высшей степени техничным, академическим языком, с другой — уже на следующей странице читатель мог окунуться в легкий, ехидный, насмешливый стиль наиболее эксцентричных полемик Маркса. Если Энгельс обнаружил в «Капитале» отголоски фурункулеза Маркса, еще легче было отыскать там следы страданий его семьи или воспоминания о той нищете, которую Маркс видел и знал на улицах Манчестера и Лондона.

Автор «Капитала» был выдающимся философом, экономистом, ученым, социологом и писателем — но помимо этого он был еще и хорошо знаком с медленной агонией духа тех, кто обречен страдать в нищете, будучи окружен непомерным богатством других.

Пока окружение Карла ждало реакции на выход его труда, 23 декабря Кугельманн сделал странный подарок человеку, которого он боготворил. Женни описала эту сцену.

«Вчера вечером мы все были дома и сидели внизу, что у англичан означает — на кухне, откуда все «блага цивилизации» начинают обычно свой путь наверх. Мы были заняты готовкой Рождественского пудинга — со всем возможным тщанием. Просеивали изюм (самая неприятная и липкая работа), рубили миндаль, апельсиновые и лимонные корки, растопили сало и вместе с яйцами и мукой замесили сложное тесто, как вдруг раздался звонок, было слышно, как возле дома остановился экипаж, на лестнице прозвучали загадочные шаги, а в конце концов сверху донесся голос, сказавший «Большая статуя прибыла!»

Это был олимпийский подарок автору «Капитала» — Кугельманн прислал Марксу массивный бюст Зевса.

Женни поблагодарила его в письме за попытки получить отзывы и рецензии в немецкой прессе:

«Может показаться, что искренним аплодисментам немцы предпочитают полное молчание… Дорогой мистер Кугельманн, поверьте мне — на свете очень немного книг, которые были бы написаны в столь же трудных жизненных обстоятельствах, и я уверена, что могла бы описать потайную сторону этой работы, рассказав о многих, немыслимо многих трудностях и муках, сопровождавших эту книгу. Если бы рабочие только подозревали о жертвах, которые потребовались для этой работы, написанной исключительно для них и их пользы и блага, они, возможно, проявили бы к ней больше интереса».

Женни завершила свое долгое послание словами шутливого дружеского упрека Кугельманну:

«Почему вы обращаетесь ко мне столь формально, что даже используете слова «милостивая государыня»? Это мне-то, старому ветерану, поседевшему на полях наших сражений, другу, попутчику и товарищу по скитаниям?»

Она подписала письмо «Всегда Ваша Женни, не милостивая и не по милости Божьей». {75}

33. Лондон, 1868

«Капитал» не окупит даже тех сигар, что я выкурил за его написанием.

Карл Маркс {1}

«Я пишу тебе голый и весь в спиртовых компрессах. Я впервые вышел из дома позавчера, в Британский музей, разумеется, потому что я все еще не в состоянии писать. Вчера у меня появилось новое высыпание под левой грудью». {2}

Это Маркс пишет Энгельсу в одном из первых писем 1868 года. Он проболел четыре месяца, с того самого момента, как получил первый экземпляр своей книги «Капитал». Он называет свои карбункулы «сухими бутонами» подмышками {3}, «монстром» — на левом плече. «Кажется, это дерьмо никогда не закончится» {4}. К фурункулезу добавились хроническая головная боль и «колющие боли по всему телу, это все моя кровь». Его мрачное заключение: чтобы быть здоровым, надо быть богатым, «вместо того, чтобы быть нищим дьяволом, вроде меня, бедным, словно церковная мышь» {5}. Позднее он замечает: «Как права была моя мать! «Лучше бы Карелл создавал себе капитал…» {6}

Если тело Карла еще бунтовало и сопротивлялось равнодушию общества к его книге, Женни казалась полностью сломленной. Она жила надеждами на «Капитал», веря, что он сотворит чудо — изменит Германию, изменит мир, изменит их жизни к лучшему. Теперь, когда книга вышла и осталась практически незамеченной, Женни оглядывалась на прожитую жизнь и спрашивала себя: а стоило ли это таких жертв? Потери Муша? Бесконечных лет нищеты и болезней? Опасений, что будущее дочерей будет скомпрометировано прошлым их родителей?

Ничто в ее письмах не говорит о том, что Женни хоть на миг отказалась разделять идеи, бурлящие в голове ее мужа, однако после того, как выход «Капитала» был встречен всеобщим молчанием, она признается Кугельманну: «Моя вера иссякла, мое мужество исчерпано самой жизнью». {7}

Ей скоро 54. Прожив половину этого срока женой Маркса, она устала. Женни даже ситуацию Эрнестины Либкнехт, чей муж Вильгельм арестован в Пруссии, находит выгодно отличающейся от ее собственной.