Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Менее, чем через месяц после демонстрации в Гайд-Парке, ирландские избиратели использовали английские выборы, чтобы посмеяться над политической и юридической системой: они избрали О’Донована Россу депутатом от Типперери в британской Палате Общин {68}. В это время он находился в английской тюрьме.

Маркс и Энгельс приветствовали его избрание. Энгельс провозгласил его знаком того, что заговоры фениев уступают место куда более революционным и эффективным методам борьбы — голосованию на выборах, которое еще и обеспечивает легальность происходящего {69}.

Женнихен пишет Кугельманну:

«В тот день, кода мы получили известие об избрании О’Донована — мы танцевали от радости. Тусси была просто вне себя».

Она добавляет, что Англия — «страна ужасов. В Лондонском Ист-Энде — голод!» {70}

Маркс и Энгельс были убеждены, что путь к освобождению рабочего класса начнется в Ирландии. Маркс писал: «Чтобы ускорить социальные преобразования в Европе, вы должны подтолкнуть катастрофу официальной Англии. Чтобы сделать это, атакуйте власть в Ирландии. Это ее самое слабое место. Ирландия потеряна, британская «Империя» рушится, и классовая борьба в Англии из сонной и хронической стадии переходит в резкое обострение».

Если будут освобождены рабочие самой индустриальной страны мира — считает Маркс — вскоре за ними последует и вся Европа {71}.

В то самое время, когда внимание Маркса и Энгельса было сосредоточено на Ирландии, континент уже сотрясали первые раскаты той бури, которая изменит жизнь пролетариата в следующем столетии. Страна, которая подарила революции почти всем крупным государствам Европы, начиная с 1789 года, снова готова была взорваться, и эпицентром, как всегда, был Париж.

10 января 1870 года кузен Наполеона III, принц Пьер Наполеон Бонапарт застрелил журналиста популярной республиканской газеты «Марсельеза», который приехал в дом Бонапарта в качестве секунданта одного бланкиста, вызвавшего принца на дуэль. Пуля, убившая Виктора Нуара, была расценена обществом как выстрел в сердце всех «левых» — ставших мощной политической группировкой во Франции {72}. На выборах в мае предыдущего года оппозиция набрала 45 % голосов, и 30 «красных» кандидатов были избраны в Законодательное собрание. Этот социальный сдвиг заставил Наполеона пойти на либеральные реформы, которые вызвали обеспокоенность даже у самых преданных сторонников императора, сохранявших верность ему на протяжении всего его невероятно долгого правления в течение двадцати лет — теперь они сомневались, способен ли стареющий монарх верно оценить новую угрозу, исходящую от «левых» и их армии рабочих {73}.

В своей резиденции в Тюильри Наполеон все еще мог тешить себя, слушая возгласы «Да здравствует император!», на которые не скупились его придворные и те, кто зависел от его милостей; кроме того, его поддерживала новая сила, появившаяся во Франции — капиталисты, которым было позволено строить свои собственные империи в обмен на финансирование трона.

Париж был бесспорно великолепен — результат политики, проводимой при Наполеоне III, а также возросшего благосостояния Франции. Однако социальные проблемы, существовавшие до его правления, никуда не делись, а в некоторых случаях даже усугубились. За пределами льстивого окружения императора недовольство все возрастало {74}.

Во времена Второй Империи заработная плата рабочих выросла на 30 % — но вырос и прожиточный уровень, на 50 % {75}. Организованные и осмелевшие рабочие уходили со сверхурочной работы, которая не могла удовлетворить нужды их семей, но чья продолжительность отнимала здоровье, даже жизни мужчин, женщин и детей, нещадно грабя их. Забастовки не ограничивались одним Парижем, однако население столицы было самым большим — и потому Париж вновь стал сердцем революции.

В 1869 году спонтанные протесты (attroupements) вспыхнули по всему городу. Мужчины и женщины собирались до тех пор, пока не заполняли полностью площадь или бульвар. Полиция могла вмешаться и даже произвести аресты — однако на следующий вечер еще больше мужчин и женщин заполняли улицы Парижа в едином порыве своего молчаливого протеста {76}.

Похороны Виктора Нуара 12 января стали поводом для менее стихийного и более многочисленного выступления против правительства. Около 200 тысяч человек собрались на Елисейских полях, чтобы почтить память Нуара — и бросить вызов Наполеону {77}. Луиза Мишель, подруга Лафарга по революционной борьбе, писала: «Почти все, кто собрался на эти похороны, возвращались домой республиканцами — или не возвращались вовсе».

Правительство предвидело проблемы: 60 тысяч солдат ждали приказа, чтобы контролировать действия толпы {78}. Однако, как бы этого ни хотелось людям, революция еще не началась. Холодные головы понимали: начнись она сейчас — будет бойня. Новое поколение молодых радикалов хорошо изучило уроки 1848 года.