Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

С самого начала выступления Лафарга в зале начались перешептывания, которые быстро переросли в ропот и крики негодования. Депутаты принялись обвинять друг друга в поддержке этого выскочки. В зале заседаний стоял крик — Лафарг тоже пытался, довольно бессвязно, перекричать протестующих {48} — до тех пор, пока председатель собрания, радикал Шарль Флоке (по словам Лафарга, отпускавший ему в спину язвительные реплики во время выступления) не призвал его вернуться к теме. На следующий день Лафарг описал происходившее в зале заседаний в письме Энгельсу, как «взрыв динамита» {49}. В общем-то, так все и было — только не совсем так, как это подал в письме Лафарг. Даже члены его собственной Рабочей партии дезавуировали его слова относительно церковного вопроса {50}. Потрясенный и уязвленный, он перестал посещать заседания, вместо этого отправившись в очередной тур с головокружительными лекциями — подальше от Парижа.

Лаура с ним не поехала — у них не было денег. На Францию обрушились небывалые морозы, и Лаура писала, что если бы не старая шинель ее отца, она бы замерзала даже в постели. В разгар своих выборных волнений Лафарг не заплатил за квартиру и оставил Лауру совершенно без средств {51}. Энгельсу он написал, что хозяйка уже нанесла Лауре несколько неприятных визитов — и спросил, не мог бы Энгельс прислать им чек {52}.

Энгельс был в ярости, что Лафарг довел дела до такого состояния: «Почему Лаура должна подвергаться таким унижениям, когда ты прекрасно знаешь — достаточно было одного слова от нее, или даже от тебя — и все было бы решено?!» {53}

Нервы Энгельса были изрядно расшатаны — той осенью ему вновь пришлось отражать атаки на Эвелинга и тратить время на бесконечные письма в его защиту. Можно только гадать, не хотел ли он забрать дочерей Маркса к себе в дом и избавить их от эгоистичных и создающих одни неприятности супругов. И Эвелинг, и Лафарг вступили в пору «среднего возраста», но не добились ничего, что свидетельствовало бы об их зрелости — человеческой или политической.

50. Лондон, 1892

Теперь вы понимаете, что за прекрасное оружие держите в руках у себя во Франции в течение 40 лет — всеобщее избирательное право; если бы только люди умели им пользоваться! Оно медленнее и гораздо скучнее, чем призывы к революции, но зато в десятки раз эффективнее.

Фридрих Энгельс {1}

Профессиональная деятельность Тусси полностью сосредоточилась на профсоюзном движении, в то время как Эвелинг продолжал разрываться между реальной и грубой политикой социализма — и сияющим миром театра. Тусси описывала Лауре их жизнь, как «необходимость хорошенько попотеть за чертовски маленькие деньги». Эвелинг все еще лелеял надежду, что его пьесы будут ставить, но Тусси говорила: «Дьявольски плохо то, что надеждами нельзя оплачивать счета». Чтобы добыть денег, она «рубит переводы» для журналов, а также осваивает машинопись на новой волшебной машинке. В целом же жизнь их состояла из постоянного труда.

«Эдвард пишет всякие вещицы — хорошие, плохие и никакие. Мы оба ходим на митинги и занимаемся этим каждую свободную минуту. На самом деле, у нас просто нет времени подумать, стоит ли такая жизнь — жизни, или нет» {2}.

Нагрузка возросла в рамках подготовки к Международному конгрессу в Брюсселе, намеченному на август 1891 года. На него должны были приехать более 300 делегатов из Европы и Соединенных Штатов, в том числе посланцы Американской федерации труда — все они собирались обсуждать контроль за международным социалистическим движением {3}.

Ревность в английской секции вспыхнула почти мгновенно.

Враги Эвелинга использовали его многочисленные недостатки, чтобы очернить «клику Маркса» {4}. Однако, несмотря на многочисленные личные стычки и драмы, конгресс завершился тем, что Энгельс назвал «марксистским мандатом для Второго интернационала»: принятые делегатами идеи и решения были основаны на базе научного социализма Маркса (с упором на нужды рабочего класса), а не буржуазного учения о социализме, который поддерживали их противники во Франции и Англии. Энгельс сказал, что «Конгресс создал Второй интернационал в том самом месте, на котором остановились их предшественники» {5}.

Появилось ощущение, что социалистическое движение, профсоюзы и огромное множество рабочих партий и организаций в Европе окрепли и обрели силу; что достигнутые ими успехи остаются твердыми и нерушимыми, причем настолько, что их нельзя больше отменить королевскими указами, полицейскими дубинками или вмешательством армии.