Однако, если в свои 74 Энгельс и чувствовал, что тело его немного устало — разум его остался неизменным, о чем свидетельствовал и дописанный третий том, и то, что он по-прежнему ежедневно читал газеты на 9 языках. Он унаследовал от Маркса кучу бессвязных записей, которые превратились в стройный, 800-страничный труд. В нем блестяще описаны в деталях монополистический капитал и создание мирового рынка; дана хроника деятельности «афер», называемых фондовыми биржами {35}, описан новый тип паразитов, обладающих «сказочной властью» и управляющих этими биржами {36}. В третьем томе рассмотрена кредитная система, из-за которой «раб заработной платы становится еще и рабом кредиторов, ибо потребляет всегда больше, чем может себе позволить». Еще более важный момент — в книге описана хроника гибели всей системы в связи с неизбежным падением прибыли, вызванным капиталистическим перепроизводством {37}.
По окончании работы над «Капиталом» Энгельс собирался, наконец, приступить к написанию биографии Маркса. Описывая свои многочисленные обязательства и планы Лауре, он пишет: «Таково мое положение: 74 года, которые я уже начинаю ощущать, и работа, которой достало бы на двоих сорокалетних. Что ж, если я смогу поделить ее между Фридрихом Энгельсом 40 лет и Фридрихом Энгельсом 34 лет — я думаю, мы справимся. Пока же я могу только работать — до тех пор, пока могу…» {38}
В то лето Эвелинг и Фрайбергер отправились в Париж к Лафаргам. Один из биографов Тусси предположил, что причиной визита могли стать упорные слухи о романе Луизы с давно женатым лидером партии Бебелем {39}. Это могло бы объяснить и скоропалительный брак с Фрайбергером: Луиза выходила замуж, будучи беременной {40}. В сентябре Луиза обвинила Тусси в том, что та «предала ее доверие» и рассказала все Либкнехту, через которого сплетни дошли и до Бебеля. На самом деле, как потом рассказал Луизе Бернстайн, это именно Бебель рассказал об их отношениях, что, впрочем, не положило конец слухам {41}.
В октябре Фрайбергеры сопровождали Энгельса на побережье, в Истбурн, где он перенес микроинсульт. Он не хотел, чтобы об этом кто-то знал, но Тусси обвинила Луизу в распространении этих сведений среди немецких социалистов, мечтающих «наложить лапу» на наследие Маркса и Энгельса. Обе женщины были все еще в ссоре, когда 6 ноября Луиза родила дочь. Незадолго до этого Энгельс и Фрайбергеры переехали в новый дом, тоже на Риджент-парк-роуд, поскольку прежний дом был уже маловат для растущего семейства {42}. Все эти события встревожили Тусси до крайней степени. Она чувствовала себя брошенной Энгельсом — человеком, который олицетворял для нее самую тесную связь с отцом и его работами.
Тусси была в Лондоне одна, поскольку врачи рекомендовали Эдварду взять отпуск. По всей видимости, страдая от болезни почек, Эвелинг уехал на острова Сцилли у берегов Корнуолла, чтобы восстановить расшатанное здоровье. Его статьи для лондонского журнала не содержат ничего, кроме зарисовок. Он пишет о пляжах и скалах, о прогулках и об «очаровательной голубоглазой девушке с густыми волосами», которую он повстречал на катере, шедшем из Пензанса.
«За день до этого я видел ее на почте в Пензансе и даже послал телеграмму, чтобы иметь возможность коснуться ее ручки. Она была настолько же проста и откровенна, насколько прекрасна…» {43}
Подобные рассказы могли больно ранить Тусси в ее нынешнем нервном состоянии, не говоря уж о том, что они демонстрировали пропасть между его жизнью, полной причудливых и изящных фантазий, и ее — исполненной мрачного реализма.
Тусси в отчаянии пишет Лауре, что ее присутствие в Лондоне крайне необходимо: «Невозможно описать в письме, в целой дюжине писем все сложности!» Она пишет, что Фрайбергер распространяет слухи, будто Генерал отлучил их с Эвелингом «от дома, и теперь, когда все в руках Фрайбергеров — дела пойдут по-другому». Она обвиняет Луизу в распространении тех же слухов в Германии и в клевете лично на Тусси. «Я не думаю, что бедный старый Генерал даже в полной мере осознает, что происходит; он сейчас просто беспомощный ребенок в руках этой чудовищной пары».
Тусси пишет, что супруги издеваются над ним, заставляя чувствовать себя стариком и постоянно напоминая ему, что он больше не может работать, как раньше. Ее приводит в ужас мысль о том, что Фрайбергеры могут стать единственными литературными душеприказчиками Маркса, и она вспоминает слова Бебеля о том, что бумаги должны попасть в нужные руки. «Я должна знать, в чьи именно руки! Посторонние должны знать, что это, в конце концов, наше дело и больше ничье!» {44}