Карл Маркс: Мировой дух

В тот момент, когда Женни с тремя дочерьми приехала в Трир к одру своей матери, никому не известный юноша Otto фон Бисмарк изложил в Берлине свои идеи, от которых никогда не отступится: в Германии нет места двум большим державам; рано или поздно Пруссии придется столкнуться с Австрией; она должна к этому готовиться: вооружаться и заключить союзы, прежде всего с Францией. «Во внешней политике, — писал он 21 мая 1856 года, — я свободен от всяких предрассудков… Франция интересует меня лишь постольку, поскольку оказывает влияние на положение моей родины».

Этот человек будет на первых ролях в истории Европы; в том числе он окажет решающее влияние на судьбу Маркса и окажется одной из причин явления, которое после Маркса и вопреки Марксу станет известно как «марксизм». Возводя Прусское государство, он сделает его оплотом тех, кто намеревался противопоставить националистический социализм интернационалистическому социализму Маркса. Именно через него пройдет развилка путей, ведущих к двум самым ужасным извращениям следующего века.

Женни прибыла в Трир как раз вовремя: в конце мая 1856 года госпожа фон Вестфален скончалась. Опасаясь, что брак с революционером лишит ее прав на наследство, Женни написала сводному брату в Берлин, и тот любезно ответил ей из министерства, с вершины которого царил над страной: «Нет никаких сомнений в том, что вы с Эдгаром являетесь наследниками; в случае возникновения временных финансовых затруднений поскорее напиши мне, я пришлю тебе все необходимое». Это письмо показывает, что связи между ними не были порваны, и подтверждает тот факт, что Женни, если бы попросила, смогла бы получить от своих родственников помощь, которой ей так не хватало в худшие моменты пяти последних лет.

В июне Женни уехала из Трира, забрав наследство в 120 фунтов стерлингов и часть наследства своего отца, хранившуюся у одного трирского банкира на счете, заблокированном после ее отъезда тринадцать лет тому назад. Никто не знал, где найти Эдгара, не вернувшегося из Америки, чтобы вручить ему его долю наследства. Женни думала, что ее брата нет в живых.

Узнав о наследстве из письма Женни, Карл попросил ее забрать десятки книг, которые были оставлены под залог в Кёльне в июле 1849 года, когда ему не хватало денег на издание газеты.

Отныне семье есть на что жить: объединив доходы от журналистской работы, наследство и выплаты от Энгельса, Карл, по его расчетам, сможет получать в год от 150 фунтов (доход нижних слоев среднего класса) до 500 (доходы высших слоев среднего класса — upper middle class); на деле эта сумма чаще будет приближаться к верхней границе, чем к нижней. Кстати, сам Карл писал в то время, что на 300 фунтов в год в Лондоне можно жить вполне прилично. Тем не менее, чтобы достичь этой суммы, ему придется снова и снова обращаться с просьбами к Фридриху (помимо регулярных выплат с его стороны), каждый раз описывая свои потребности с большим количеством подробностей.

Карл больше не может видеть Дин-стрит. Там повсюду смерть. А главное, ему невыносима мысль о том, что его уцелевшие дети будут жить под этой крышей. Он решил переехать как можно скорее. Не дожидаясь возвращения Женни с наследством, он 22 сентября 1856 года занял у Энгельса денег на обустройство в квартире в пятиэтажном меблированном доме за годовую плату в 36 фунтов (вполовину больше, чем предыдущая) по адресу Графтон Террас, 9, Мейтленд-Парк, Гаверсток-Хилл, возле Хэмпстед-роуд — в том районе Лондона, который начал заселять средний класс и куда Марксы ходили гулять по воскресеньям. Дом с подержанной мебелью в стиле «рококо» казался после обитания в старых трущобах великолепным дворцом.

И поскольку он сам выкарабкался из нищеты, то и революция еще может выйти из спячки. Не только он теперь может рассуждать о чем-то ином, нежели выживание его семьи, но и «левые» всего мира должны пробудиться вместе с ним. Карл снова устанавливает связь между своим личным положением и положением всего света; он пишет в таком духе Энгельсу 26 сентября: «Тот простой факт, что я, наконец-то, снова могу зажить своим домом и вернуть свои книги, доказывает, что до привлечения наших особ осталось рукой подать», и далее: «Не думаю, что большой финансовый кризис произойдет после 1857 года». Их мысли чрезвычайно близки: в письме от 27 сентября, разминувшемся с письмом Карла, Фридрих тоже делает ставку на возвращение «левых» на европейскую политическую арену: «Когда я узнал, что ты обзавелся обстановкой, то заявил, что дело наше правое, и даже побился об заклад». Иначе говоря, революция не могла начаться без Маркса; достаточно было ему вернуться на сцену, чтобы она началась. Он — мировой дух, не иначе…