Карл Смелый

— Сын веревки, — сказал главный судья, — ты слышал приговор, тебя освобождающий. Но если ты желаешь почить в неокровавленном гробе, то выслушай мое предостережение и считай происшествия этой ночи тайными, которые нельзя сообщать ни отцу, ни матери, ни жене, ни сыну, ни дочери; о них не должно говорить ни громко, ни шепотом; ни пересказывать их, ни писать о них, ни передавать их посредством резца, живописи, или каким-либо другим образом, ни прямо, ни через какие-либо намеки или знаки. Повинуйся этому приказу, и жизнь твоя в безопасности. Да возрадуется сердце твое, но да возрадуется оно с трепетом. Никогда не дозволяй себе из самолюбия думать, что ты вне пределов власти судей и служителей священного Фем. Хотя бы ты находился в тысяче милях от Красной Земли и говорил бы в такой стране, где могущество наше неизвестно; хотя бы ты считал себя в верном убежище на твоем отечественном острове, под защитой окружающих его морей, то даже и тогда советую тебе креститься, когда ты только подумаешь о священном и невидимом судилище, потому что мститель может стоять подле тебя и ты можешь погибнуть вследствие своего безрассудства. Иди теперь, будь благоразумен и всегда питай страх к священному Фем.

При этих словах все факелы вдруг погасли. Филипсон опять почувствовал себя в руках приставов, которым он совершенно отдался во власть, полагая, что это будет всего безопаснее. Его тихо положили на постель и отнесли на то самое место, откуда подвинули к подножию жертвенника. К доскам снова прикрепили веревки, и Филипсон почувствовал, что его вместе с постелью поднимают вверх. Легкий толчок дал ему знать, что он поравнялся с полом комнаты, где он был помещен в прошедшую ночь, или лучше сказать поутру. Он подумал обо всем случившемся и возблагодарил небо за свое избавление. Наконец усталость превозмогла его волнение, и он погрузился в глубокий, крепкий сон. С первыми лучами солнца он проснулся и решил как можно скорее оставить это опасное местопребывание; не встретив никого из его обитателей, кроме старого конюха, он отправился в путь и благополучно достиг Страсбурга без новых приключений.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА XXI

Ах, нет! Мир собственных созданий

Или природы красоты
Избавят нас от всех страданий.
О, Рейн! ведь это блещешь ты!
Гарольд глядит, открылись взорам
Природы чудные дары,
Поля с зеленым их простором,
Долин цветущие ковры,
Плоды и кисти винограда,
Пустые замки там стоят,
И мрачно стены их глядят
Из изумрудных листьев сада,
И разрушенья дух один
Там поселился меж руин.

Байрон. Чайльд Гарольд

Когда Артур, расставшись с отцом, сел в лодку, чтобы переправиться через Рейн, он почти не позаботился обеспечить себя предметами первой необходимости, полагая, что разлука их будет не продолжительна. Необходимое количество белья и несколько золотых монет — вот все, что он счел нужным взять с собой; прочий же багаж и деньги он оставил вместе с вьючной лошадью. Рыбачья лодка, на которой он отвалил от берега со своей лошадью и с небольшим сундучком, тотчас поставила мачту, распустила парус и, пользуясь попутным ветром, поплыла против течения, через реку наискось, к Кирхгофу, который, как мы уже сказали, лежал по течению реки несколько ниже Гансовой часовни. Переезд был благополучен, и они достигли противоположного берега в несколько минут; но еще прежде того, как они причалили, Артур, с напряженным вниманием следивший за левым берегом реки, где остался его отец, увидел его отправляющимся из Перевозной часовни в сопровождении двух всадников, из которых одного Артур принял за проводника Варфоломея, а другого — за случайно присоединившегося к нему путешественника; это были, как мы уже знаем, каноник Св.Павла и его послушник.