Карл Смелый

— А отец мой!.. Отец мой! — вскричал Артур. — Что произошло с ним в этом кошмаре?

— Он благополучно спасся, — отвечал швейцарец, — и бежал вместе с Карлом.

— Должно быть, много пролилось крови прежде, чем он побежал.

— Нет, — отвечал Сигизмунд, — он не участвовал в битве, но только был при Карле; взятые в плен говорили, что это принесло нам большую пользу. Что касается бегства, то всякий пойдет назад, когда нельзя идти вперед, и в этом нет никакого стыда, особенно же если сам не сражаешься.

Тут он был прерван Мордоном, который закричал: — Король и королева!

— Что мне делать? — спросил встревоженный Сигизмунд. — О герцоге Лотарингском я не забочусь, но что мне делать, когда войдут король и королева?

— Не делай ничего, а только встань, сними свою шапку и молчи.

Сигизмунд исполнил то, что ему было приказано.

Король Рене прошел через приемную, держа под руку своего внука, а Маргарита следовала за ними; а скорбь и досада, искажали ее лицо. Она подозвала Артура и сказала ему:

— Удостоверься в истине этого неожиданного известия и принеси мне ответ. Мордон введет тебя ко мне.

Она взглянула на молодого швейцарца и милостиво ответила на его неловкий поклон. Высокие особы вскоре вышли из приемной, так как Рене непременно хотел проводить своего внука на охоту, на которую он не попал, а Маргарита спешила удалиться в свою уединенную комнату, чтобы получить там подтверждение неблагоприятных для нее известий.

Едва они удалились, как Сигизмунд вскричал:

— И это король и королева! Король очень похож на старого Иакова, нашего гейерштейнского лынщика. Но королева важная особа. И как смело ты к ней подошел, как ты говорил с ней, я бы никогда не мог так ловко этого сделать. Ты, верно, учился прежде придворному обхождению?

— Оставим это теперь, добрый Сигизмунд, и расскажи мне подробнее об этом сражении.

— Но прежде мне нужно выпить и чем-нибудь закусить, и ты поможешь мне в этом, если власть твоя в этих великолепных чертогах так далеко простирается.

— Не сомневайся в этом, Сигизмунд, — сказал Артур. При содействии Мордона он легко достал в буфетной комнате разных закусок и вина, за которые молодой Бидерман усердно принялся, похваливая поданное ему славное вино, к которому, вопреки отцовским наставлениям, он начинал привыкать. Насытившись и оставшись наедине с другом своим Артуром за бутылкой Кот-Роти и с куском пирожного, он охотно приступил к продолжению своего рассказа:

— На чем я остановился? Да, на поражении их пехоты — она уже никак не могла оправиться, и смятение ежеминутно возрастало. Мы перебили бы половину из них, если бы не остановились, чтобы рассмотреть лагерь Карла. Ах! Какое зрелище представилось нам!.. Каждый шатер был наполнен богатыми платьями, блестящим оружием, огромными блюдами и ковшами, отлитыми из чистого серебра; там же встретили нас целые толпы обшитых галунами слуг, конюхов, пажей; одним словом, столько слуг, сколько в армии было солдат, и, думаю, тысячи пригожих девушек. Все, и мужчины и красавицы, достались победителям; но ты знаешь, как отец мой строг относительно тех, которые злоупотребляют правами войны. Однако некоторые из наших молодцов не слишком его слушали, пока он не принудил их к повиновению рукояткой своего бердыша. Итак, Артур, тут была знатная пожива; пришедшие с нами немцы и французы забирали все, что им попадалось, и некоторые из наших последовали их примеру, так как он очень заразителен. Таким образом, и я вошел в палатку Карла, куда Рудольф и несколько его товарищей уже забрались, стараясь удалить других — я думаю для того, чтобы самим свободнее грабить; но ни он, ни один из его бернцев не смел Поднять руки на меня, так что я вошел и увидел, как они укладывают в ящики и сундуки груды блестящей серебряной посуды. Я пробрался мимо них во внутреннюю палатку, где стояла походная кровать Карла, — и должен отдать ему справедливость, что жестче ее не было в целом лагере. На столе нашел я множество блестящих разноцветных камней, лежащих между перчатками, сапогами, гребнями и другими подобными безделушками. Эго напомнило мне твоего отца и тебя. Рассматривая все это, я вдруг увидел моего старого знакомца (тут он вынул из-за пазухи ожерелье королевы Маргариты), которого я тотчас узнал, потому что я отнял его у ла-феретского палача. «О! Любезный приятель, — сказал я, — тебе не быть более бургундцем, и ты пойдешь обратно к моим добрым английским друзьям», — и таким образом…

— Это ожерелье очень дорого стоит, — сказал Артур, — и не принадлежит ни отцу моему, ни мне, а королеве, которую ты только что видел.

— Она достойна носить его, — отвечал Сигизмунд. — Если бы она на двадцать лет была помоложе, то могла бы сделаться славной женой какого-нибудь швейцарского землевладельца. Я ручаюсь, что она держала бы дом свой в большом порядке.

— Она щедро наградит тебя за то, что ты возвратил ей эту драгоценность, — сказал Артур, едва удерживаясь от смеха при мысли о гордой Маргарите, назначаемой в супруги швейцарскому горцу.