Карл Смелый

— Двое на одного, по крайней мере, — отвечал Кольвен, — и рассказывая вам об этом деле, мне бы хотелось самого себя разорвать зубами за то, что я принужден сообщать такую постыдную весть. С неделю тому назад мы осадили дрянной городишко Муртен, бургомистр которого — один из упрямых Бернских медведей — вздумал пренебрегать нами. Он даже не потрудился запереть своих ворот, и когда мы послали к нему парламентера с предложением сдать город, он отвечал, что мы можем войти в него, если нам угодно, и что нас примут как следует. Я хотел было образумить его залпом моей артиллерии, но герцог слишком разгорячился, чтобы послушать доброго совета. Подстрекаемый этим подлым предателем, Кампо-Бассо, он счел за лучшее начать всеми своими силами штурм. Залпами моей артиллерии я обрушил бы стены города на головы его защитников, но он был слишком укреплен для того, чтобы можно было взять его с помощью мечей и копий. Мы были отражены с большим уроном, и войска наши пришли в замешательство. Тогда мы начали правильную осаду, и мои батареи образумили этих сумасшедших швейцарцев. Стены и валы обрушивались от выстрелов храбрых бургундских артиллеристов, а мы были укрыты окопами от войск, идущих, как говорили, чтобы принудить нас снять осаду. Но вечером двадцатого числа этого месяца мы узнали, что они находятся от нас очень близко, и Карл, посоветовавшись только со своей отвагой, двинулся им навстречу, отказавшись от преимуществ, которые представляли наши прекрасно устроенная батарея и сильная позиция. По его приказанию, хотя и против собственной воли, я последовал за ним с двадцатью орудиями и с отборными моими людьми. Мы выступили из нашего лагеря на следующее утро и, пройдя некоторое расстояние, увидели на горе лес копий, бердышей и двоеручных мечей. К этому присоединился разгул стихий: сильная гроза со всей яростью разразилась над обеими армиями, но нам она наделала вреда больше, чем им, так как наши войска, а в особенности итальянцы, не привыкли к такому проливному дождю и к ручейкам, которые, превратись в бешеные потоки, затопляли и расстраивали наш боевой порядок. Тут герцог увидел, что необходимо отложить свое намерение немедленно дать сражение. Подъехав ко мне, он приказал прикрывать пушками отступление своих войск, прибавя к тому, что он сам лично прикроет меня со своими всадниками. Приказ отступать был отдан. Но это движение придало новую смелость неприятелю, и без того уже окрыленному победой.

Ряды швейцарцев мгновенно преклонили колена для молитвы — обряд, который показался мне очень забавным для поля битвы; но впредь я этому уже не буду смеяться. Через пять минут швейцарцы опять вскочили на ноги и бросились вперед, трубя в свои рога и оглашая воздух воинственными кликами. Вдруг, милорд, тучи разошлись, и солнце осветило союзников яркими лучами, тогда как над нашими головами буря продолжалась. Мои артиллеристы оробели. Армия позади нас отступала. Солнце над надвигающимися вперед швейцарцами освещало на скате горы множество знамен. Неприятель оказался вдвое многочисленнее, чем мы предполагали. Я убеждал моих воинов мужественно держаться на месте, но при этом произнес слова, бывшие тяжким грехом: «Стойте крепко, мои храбрые артиллеристы, мы обрушимся на них таким громом и поразим их такой молнией, от которой не спасут все их молитвы!» Но это была нечестивая мысль — хула на Всевышнего — и мы за это пострадали. Мы с предельной точностью навели пушки на приближающиеся полки, за это я ручаюсь, так как я сам наводил «Великую Герцогиню Бургундскую» — ах, бедная «Герцогиня»! В каких грубых руках ты теперь находишься! Залп раздался, и прежде чем дым рассеялся, я увидел множество павших людей и знамен. Весьма естественно было думать, что такой выстрел расстроит нападающих; и пока еще дым скрывал от нас неприятеля, я велел вновь зарядить наши пушки, всеми силами стараясь рассмотреть в тумане, какое бы лучше дать им направление; но прежде, чем дым разнесло и пушки были вновь заряжены, швейцарцы тучей налетели на нас; всадники и пехотинцы, старики и юноши, рыцари и слуги бросились на наши пушки, совершенно пренебрегая своей жизнью. Храбрые мои сподвижники были смяты и опрокинуты в то время, когда они еще заряжали свои пушки, и я не думаю, чтобы хоть одна из них успела выстрелить во второй раз.

— А герцог? — спросил граф Оксфорд. — Разве он не поддержал вас?