Карл Великий

Но за обедом он не давал им рта раскрыть, рассказывая о всех новшествах, о всеобщем увлечении древними рукописями, которые бережно собирались и реставрировались под руководством Алкуина и множества его учеников, о строительстве при каждом монастыре скрипториев – мастерских для работы над рукописями, о школах каллиграфии в Туре, Сен-Дени, Меце, Реймсе.

– Скоро и у нас в Ахене будет свой скрипторий, – сказал император с гордостью. – Я хочу ввести новый шрифт. В меровингском курсиве черт ногу сломит. Мне нравится простота и строгость латинской каллиграфии. Алкуин уже работает над новым списком текста Святого писания. Я хочу, чтобы в книгах было побольше иллюстраций, чтобы книги были подобны произведениям искусства, хочу, чтобы в каждом городе моего государства была библиотека, доступная каждому грамотному человеку. Вот Ангильберт, он не только прекрасный пловец, но и старательный игумен. У себя в аббатстве Сен-Рикье он собрал библиотеку, о которой молва идет уже по всему миру.

Послы слушали и улыбались, радуясь тому, что, если Ирине и суждено стать женой этого варвара, варвар не так уж и дремуч.

Обед был непродолжительным – едва гости утолили голод и жажду, Карл пригласил их покататься по Ахену, и каково же было их изумление, когда у выхода из терм, в вестибюле которых они и обедали, послы увидели огромного слона, укрытого красивым ковром и шапкой, но еще больше удивились они, когда Карл взлез на это чудище и уселся там в особом кресле-седле.

– Если Андроник не боится, здесь есть место для двоих, – пригласил он высокого гостя.

– Благодарю, но лучше я воспользуюсь более привычным способом передвижения, – отказался посол, и к нему подвели послушного жеребца.

– Как вам мой элефант? – все же поинтересовался Карл. – Правда, что такого коня нет ни у кого в Византии?

– Очень красивое животное, – похвалил Андроник. – И какое оно крупное!

– Не правда ли, мы чем-то похожи с ним? – простодушно спросил император, подкручивая кончики своих седых усов, похожих на бивни.

Андроник усмехнулся и пожал плечами, не зная, что и ответить. Сходство и впрямь было разительное, но уместно ли сравнивать императора со слоном?

Они отправились осматривать столицу Карла. Прежде всего осмотрели примыкающий к термам дворцовый комплекс, построенный архитектором Эдмом Меттисским и геометром Теодульфом. Кое-где строительство еще не было окончено.

– Здесь у меня будет школа, здесь – библиотека, – говорил Карл, показывая различные части дворцового комплекса. – А здесь я хочу со временем заложить большой собор, который бы соединялся с дворцом. Мечтаю иметь при дворце и Академию. У меня столько замыслов, что я горюю о своем преклонном возрасте.

– Глядя на то, как вы лихо едете на этом звере, не возникает мыслей о преклонных летах, – польстил Карлу Андроник.

– Увы, мне уже шестьдесят, – сказал Карл. – Сколько еще осталось? Лет десять?

Пятнадцать? Не больше. Хотя во мне еще нет старческой усталости, и телесно я вполне здоров и крепок. Когда василисса Ирина прибудет ко мне венчаться со мною, я встречу ее со всей пышностью, вот так же, сидя на Абуль-Аббасе. Правда, Абуль-Аббас? – И Карл надавил слону за ухом, чтобы тот принялся кивать головой, будто отвечая на вопрос своего повелителя.

Однако обещанию Карла не суждено было сбыться. Проведя в Ахене две недели, послы в полном восторге отправились назад в Византию, везя Ирине полное согласие Карла вступить с нею в брак и восстановить единый христианский мир. Но осенью этого года, в то самое время, когда саксонка Герсвинда вновь сделала Карла отцом, на другом краю христианского мира василисса Ирина была низложена логофетом Никифором[83], схвачена и сослана на остров Лесбос, где и окончила дни свои, а в Константинополе вновь восторжествовали еретики-иконоборцы.

Узнав об этом, Карл сильно расстроился, но утешился тем, что мог теперь спокойно завести себе несколько наложниц, не боясь особо горячего гнева Алкуина. Герсвинда нянчилась с новорожденной Адальтрудой, а Карл предавался любовным радостям, переходя из спальни Регины в спальню Гимильгейды или в спальню Эдергарды. Впрочем, со временем осталась одна Регина, сумевшая покорить себе сердце императора и отвадить его от остальных любовниц.

Мечта о придворной Академии сбылась. Здесь преподавали семь так называемых свободных искусств – грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку.

Сами академики именовали друг друга древними именами. Карл выступал тут под именем Давида, Алкуин был Горацием, Теодульф – Пиндаром, Эйнгард – Веселиилом, Ангильберт – Гомером, Дикуил – Витрувием.

Ахен вовсю расцветал, и Карл часто шутил, что там, где ступает нога Абуль-Аббаса, вырастают прекрасные здания. Элефант был залогом счастья и благополучия императора. Правда, в тот год, когда Регина родила Карлу еще одного сына, Дрогона, один за другим ушли в мир иной оба лучших друга, Ангильберт и Алкуин, но Абуль-Аббас способен был утешить Карла даже в гаком несравненном горе. Что бы он делал без Алкуина, не будь слона!