Карл Великий

– Ее мать умерла, когда малышке было четыре года, а отец – Двельф – погиб почти год назад в стычке с бриттами, – рассказывал Хруотланд, переодетый, так же как и Карл, и потягивавший рейнское небольшими глотками. Отблески пламени играли на его лице, придавая повествованию особую трагичность. – К сожалению, Двельф только после рождения дочери узаконил союз с ее матерью перед алтарем. Он умер на моих руках, но перед смертью дал согласие на мой брак с Кларингой.

– О, так ты тоже охоч до женской плоти? – рассмеялся Карл.

Хруотланд как-то странно взглянул на него, и Карл смутился, поняв всю неуместность вырвавшихся слов, отразивших метавшиеся и прыгавшие в нем мысли. Он глотнул вина и сказал:

– Не слишком удачные шутки бывают даже у королей. Рассказывай, рассказывай. Поверь, я внимательно тебя слушаю.

– Вот тут-то и появился барон Ранульф, – продолжил Хруотланд, снова переводя взгляд на ярко пылавший камин. Его обычно голубые глаза потемнели, и горькая складка пробежала от уголка рта. – Он дальний родственник Двельфа и Кларинги.

– Это какой же Ранульф? Из Аквитании? – встрял с вопросом Харольд.

– Да. Оспорив права Кларинги, он сумел убедить хозяина Ле-Манского пага графа Фордуора и унаследовать все поместья, а Кларингу отправили в монастырь, там же, в Ле-Мане.

При упоминании имен Ранульфа и Фордуора Карл помрачнел, потер ладонью недавно выбритый подбородок, но ничего не сказал.

– Собственно, мой рассказ подходит к концу, – заторопился Хруотланд, заметивший изменение настроения Карла, но не понявший причины этого изменения. – Это решение поддержал епископ Ле-Манского округа Герен.

Услышав имя Герена, поддерживавшего старую знать, Карл помрачнел еще больше.

«Опять эта гнида Ранульф, – думал Карл. – Ему мало аквитанских владений, и он тянет свои загребущие руки в Ле-Ман. А теперь еще и Герен с ним заодно. Спелись, крысы. И ведь это может стать очень опасным, учитывая близость границы с язычниками-бриттами, постоянно тревожащими франков. Не успел я усмирить бунтовщика Гунольда, как могу получить еще одного. Только более сильного. Эта тварь Ранульф, не задумываясь, пойдет на союз с бриттами, даром они язычники, а он христианин. А Герен, хоть и слуга Божий, но алчен не по-христиански и за мешок солидов на все закроет глаза. Все оправдает. Что, интересно, по этому поводу думает моя мамочка? Или у нее в голове лишь одно – как бы достойно меня женить? Надо будет, чтобы Хруотланд пересказал эти события Бертраде. Пусть у нее болит голова, раз уж она хочет управлять франками».

Голос Хруотланда, в котором звучала печаль, снова привлек внимание Карла.

– Мое поместье Антре ушло за долги. Соблюдая формальность, я заложил его отцу Кларинги, чтобы вооружить достаточный отряд в помощь Двельфу. Но Двельф погиб, и деньги возвращать некому. Наследство Кларинги перешло в руки Ранульфа, а она сама заключена в монастырь. Вот, собственно, и все.

Хруотланд умолк и пристально смотрел на бившееся в очаге пламя.

Молчал и Карл, и лишь Харольд отреагировал на рассказ:

– По этому Ранульфу давно виселица плачет. А теперь и повод есть. Как ты считаешь, Карл, если мы прокатимся в Сент, прямо в логово аквитанца, да и вздернем его на собственной башне? Уж я бы с удовольствием потуже затянул петлю на его воловьей шее.

Карл по-прежнему молчал. Да и что он мог сказать? Так хорошо он себя чувствовал сегодня после схватки с зубром. Побаливала нога, но это пустяки. Главное, исчезла мучившая его тоска, и он был счастлив. Но теперь Карл снова ощущал тревогу. Внутреннее неудобство. То, что он знал причину этого неудобства, ничего не меняло. Тянущая, сосущая жизненные соки гадина бессилия опять вползала в него и кусала сердце. Карл не мог отказать в помощи своему недавнему спасителю. Но и помочь не мог.

«Если только я последую совету Харольда и вздерну этого Ранульфа – аквитанец давно это заслужил, – восстанет вся старая знать, увидев в этом ущемление своих прав, – думал Карл. – А если действовать по закону, на стороне Ранульфа окажется решение графа Фордуора и епископа Герена. А уж они найдут, чем обосновать свои действия. Даже ученейшему Фулроду пришлось бы нелегко в такой тяжбе. Да и где он, этот Фулрод? Верой и правдой служит Карломану. Конечно, есть эта старая лиса Эгельхарт, епископ Дюренский, но он слушает лишь мою матушку Бертраду. Значит, надо, чтобы матушка заинтересовалась рассказом Хруотланда и решила помочь. В конце концов, соседство негодяя Ранульфа и бриттов действительно опасно».

Карл почувствовал, как начавшая было наваливаться на сердце тяжесть отступила, и, хоть остался еще занозой маленький червячок сомнения, его голос он уже не слышал.