Карл Великий

Ты ведь отлично понимаешь, что я бросил Химильтруду и женился на тебе с единственной целью – наладить союз с лангобардами. Однако твой отец глуп и неуемен. Он не понимает, с кем имеет дело. Я – не Карломан, которого можно безнаказанно водить за нос. Так что собирайся, Дезидерата, через три дня мы расстанемся.

– Но ведь и года не прошло со дня нашей свадьбы, – заморгала Дезидерата, стараясь все же выдавить из глаз слезы, – Государь, мы обручились в такой великий день, когда… когда «воссия мирови Свет Разума»… Что вы скажете Иисусу на Страшном суде?

– Скажу, что ты была глупа и бесчувственна, как твой отец. Господь поймет меня.

Королева вскочила, глаза ее пылали гневом.

– Должно быть, эта швабская шлюха, искушенная во всяких штучках, дает вам наслаждение! – с ненавистью воскликнула она.

– О да, – усмехнулся король. – Хильдегарда на редкость хороша в постели. Она даже лучше, чем Химильтруда в первый год нашей жизни. И она вовсе не шлюха. Я был у нее первым мужчиной.

– Должно быть, ротвейлерские колдуньи восстановили ее девственность, – процедила сквозь зубы Дезидерата.

– Не думаю, – рассмеялся Карл.

– Ну так и женитесь на ней!

– Пожалуй.

– Ах вот как? А я?

– Твоя судьба решена. Я не шучу. Через три дня ты отправишься к отцу в Италию.

– Ты с ума сошел, Карл! Отец пойдет на тебя войной. Тебя проклянет Папа Стефан. Ты хоть это понимаешь, выскочка несчастный?

– Стефан при смерти, а твой отец… Впрочем, я не хочу больше с тобой разговаривать.

Считай, что с этой минуты ты мне больше не жена.

Глава третья Двуногие

В джунглях происходило неладное. Вдалеке слышались необычные стуки, треск, скрежет, будто там ходило и неведомо чем занималось стадо каких-то невиданных животных. Слоны беспокоились, в страхе гадая, что бы это могло быть такое. Старожилы предчувствовали конец света, о котором с возрастом начинает думать каждый уважающий себя слон; молодежь просто недоумевала, вопросительно поглядывая на стариков, признанных мудрейшими из мудрейших.

На третий день этих беспокойств и страхов стадо, двигаясь к реке, вдруг наткнулось на плотную стену бамбука, стволы которого зачем-то сомкнулись друг с другом, образуя забор.

Знали бы слоны, что забор этот ничего не стоит разрушить, и вскоре бы уж вовсю плескались в реке. Но они опешили, уставившись в плотную бамбуковую стену, и тупо стояли, не зная, как поступить дальше. Наконец вожак повернулся в ту сторону, откуда дул ветер, и зашагал вдоль забора, старательно принюхиваясь к странным запахам. Подданные последовали за ним. Забор все не кончался и не кончался; они шли целых полдня, а слева по-прежнему вырастала стена из бамбука. Наконец вожак остановился и начал растерянно принюхиваться. Ему показалось, что они вернулись к тому самому месту, где впервые наткнулись на ограду. Сгрудившись вокруг вождя, слоны принялись раздраженно покачивать хоботами, постукивать ими оземь, недовольные вожаком – с какой стати он не может вывести их из этого заколдованного круга! Видя их недовольство, вожак уныло побрел дальше, выводя стадо на второй круг, и если бы он мог взмыть в небо и глянуть вниз с высоты, то увидел бы, что бамбуковая ограда образует загон без выхода, а единственным спасением было бы просто легонько навалиться на стену, проломить ее – и путь открыт! И такие мысли посещали вожака, но помимо всего прочего, оттуда, из-за стены, доносились противные звуки и запахи, и он решил лучше еще раз попытать счастья и найти мирный выход из ловушки.

Вдруг навстречу вышло нечто непонятное – вроде бы и слон, такой же, как они все, но на спине у него росла еще одна голова… Или не голова… Короче, нечто чудовищно безобразное. К тому же вся спина слона была увешана разными лакомствами – сахарным тростником, бананами, душистым сеном. И все это посыпалось на землю. Когда слон со странным живым наростом на спине отступил, некоторое время стадо недоуменно смотрело на него и груду сброшенных им яств. Затем вожак решил, что придется ему первым отведать угощенье. Видя, как он забрасывает себе хоботом в пасть сладкие бананы и тростник, остальные присоединились к нему и быстро уничтожили вкуснятину. Тем временем таинственный чужак удалился.

Дособирав последние крошки пиршества, слоны снова двинулись следом за вожаком вдоль забора, покуда вновь перед ними не вырос незнакомец с наростом и новой порцией яств. И так повторялось несколько раз, покуда не стемнело и не наступило время устраиваться на ночлег.

Отступив на некоторое расстояние от отвратительного забора, вождь стал укладываться, обозначая место привала. Однако ночь выдалась не менее беспокойная, нежели день. Там, за бамбуковой оградой, не утихало, а наоборот – все громче становилось нечто странное, пугающее: стуки, визги, обезьяньи крики, треск и скрежет. Мало того, время от времени над стеной взлетали крутящиеся языки пламени, кружились в воздухе и падали опять за стену. Это было невыносимо, и вожак то и дело намеревался встать и вести стадо прочь. Но ему было страшно – что, если будет еще хуже? Так все и промучались до самого утра.