Карл Великий

Но то, что произошло дальше, и вовсе никак не укладывалось в сознании. Не успев хоть немного прийти в себя после неудачного штурма, слоны с изумлением увидели, как врата, в которые они только что так безуспешно ломились, распахнулись, и сразу пять слонов, груженных яствами, вошли через них в загон, неся у себя на загривках двуногих водителей. Как ни в чем не бывало они приблизились к стаду, и двуногие принялись сбрасывать лакомства на землю – сочные плоды, сладчайший тростник, душистое сено. Некоторые слоны, из тех, что только что участвовали в атаке на ворота, не пошевелились, угрюмо взирая на приношения, но многие соблазнились и подошли вкусить яств. Освободившись от ноши, слоны, несущие на себе двуногих, повернулись и двинулись назад, к воротам. Светлый слон внимательно наблюдал за ними, и, когда новый вождь стада, тоже держа на спине своего двуногого, пристроился к пятерым чужакам, он решительно зашагал за ним следом, и несколько слонов, пренебрегших угощениями, тоже направились к воротам. Но когда новый вожак покинул загон, внезапно ворота захлопнулись прямо перед носом у светлого слона. Он даже не успел притормозить и стукнулся лбом о бревна.

Вновь поверх частокола возникли фигуры двуногих с копьями и факелами, и вновь светлый слон услышал их возгласы:

– Цоронго Дханин! Цоронго Дханин!

Слова эти мгновенно породили в его сознании ассоциацию с болью. Тотчас же ассоциация подтвердилась – несколько горящих факелов и копий полетели в бока и голову, обжигая и раня.

Ревя и хрюкая, светлый слон устремился прочь от опасного забора, увлекая за собой остальных.

А в тот день, когда бирманские охотники загнали в обширную бревенчатую ловушку довольно многочисленное стадо и страшно радовались тому, что им попался редкостный, считающийся священным, белый слон, в далеком Багдаде купец Бенони бен-Гаад отправлялся в дальнюю дорогу на Восток, дабы исполнить желание великого халифа. Его провожала жена, державшая на руках младшего сына, три дочери и старший сын, одиннадцатилетний Уриэл. Он плакал, умоляя отца взять его с собой, но Бенони и сам бы взял его, да жена никак не хотела отпускать мальчика в столь опасное путешествие.

– Ну, прощай, Ури, – нагибаясь, чтобы поцеловать сына, сказал Бенони. Но тот вдруг увернулся от его поцелуя и с обидой выпалил:

– Я убегу из дома и отправлюсь скитаться с дервишами! Так и знай!

– Ах, вот оно что, – растерянно пробормотал купец, потом почесал бороду и решительно молвил: – Собирайся, Уриэл! Да быстро у меня!

Жена так и обомлела:

– Ты с ума сошел, Бенони! Я не позволю тебе взять с собой мальчика! Я…

– Молчать! – рявкнул купец. – Сын отправится со мною. Я сказал! И не спорь со мной, Ребекка, а лучше подойди и обними.

После довольно бесхитростной бракоразводной церемонии Дезидерата, года не пробыв королевою франков, была отправлена восвояси к своему отцу Дезидерию, королю лангобардов. На прощание Карл только и сказал:

– Ты несколько раз говорила, что тебе не нравятся бритые подбородки. Ну так и отправляйся назад к своим длиннобородым болванам.

Место Дезидераты в королевской спальне уверенно заняла любвеобильная швабка Хильдегарда, златовласая и полногрудая красавица, в которой все было хорошо, кроме одного – в отличие от своего мужа, она любила утром долго поспать и понежиться в постели. Однако ласки, которыми она награждала короля, были столь изобильны, что он прощал ей сей маленький недостаток. Рано утром тихонько вылезал из постели, прочитывал молитву Иисусову и «Отче наш», а иногда, по настроению, и «Кредо», затем плавал в прохладной воде купальни, обсыхал, сидя голый на мраморной скамье, покуда брадобрей брил ему скулы и подбородок, лакомился виноградом и хрустящими яблоками; обсохнув же, одевался в чистые простые одежды – белую сорочку, франкскую тунику с рукавами, штаны, чулки в виде длинных обмоток, повязываемых по самые колени, сандалии или мягкие войлочные туфли. Одевшись, садился завтракать, заодно выслушивая свежие новости и начиная входить в дела государства. И обычно лишь к концу завтрака колокола начинали звонить к началу ранней обедни, на вторую половину которой Карл чаще всего и являлся в храм.

Утром 5 декабря 6279 года от сотворения мира, или, в ином летосчислении, – 771 года от Рождества Христова, король Франконии сидел в обеденном зале своего пфальца в Аттиниаке и завтракал в компании с майордомом Йезом, сенешалем Трудгаудом, дьяконом Вольфарием и молодым поэтом Ангильбертом. Он обсуждал с ними планы будущей войны с Дезидерием, к которой склонял Карла римский епископ Адриан, и попутно оговаривал некоторые детали грядущей женитьбы с Хильдегардой. Ковыряясь в миске с фасолью, он мечтал о дне венчания еще и потому, что свадьба была назначена на Рождество, как и две предыдущие – с Химильтрудой и Дезидератой, – и тогда завершится пост, можно будет набить брюхо ветчиной и курятиной, заячьими почками и телятиной, жаренной на вертеле, и многим другим, что не позволено есть сейчас.