Карл Великий

Наконец войско, торжествующее первую воинскую победу Карла над врагами, прибыло в Геристаль. Несмотря на уже наступивший Рождественский пост, с благословения святых отцов были устроены пиршества по случаю возвращения победителей и крестин младенца, которого в честь отца назвали Карлом. Средь находящихся в церкви во время таинства крещения взгляд Карла ненароком выхватил лицо Химильтруды, и сердце триумфатора сжалось, охваченное порывом мгновенно нахлынувших воспоминаний о счастливых годах юности, проведенных с этой женщиной на три года старше его. Он ужаснулся, до того ему вдруг захотелось перенестись туда, в то счастье, оказаться в объятиях своей первой любимой женщины, целовать ее точеное тело и губы, в которые проваливаешься, как в бездну. Он даже пошатнулся, настолько закружилась голова от вихря воспоминаний, желаний, страсти. Он зачем-то подумал: «Но ведь Хильдегарда не в пример лучше в постели, чем… И все же, все же, все же…» Он с трудом вернулся к реальности, да и то все мерещилось, будто окружающие видят его запретную страсть, слышат его кощунственные мысли. Да еще в такую минуту! Бедная Хильдегарда, она упрямо оттягивала миг крещения малыша, чтобы муж присутствовал при этом событии. А муж… Карлу стало вдвойне стыдно, и он все пытался не смотреть в ту сторону, откуда на него струилось тепло из глаз все еще любящей и все еще любимой Химильтруды.

Когда обряд закончился, Карл отвел в сторонку геристальского сенешаля Андрада и грозно спросил его:

– Ты почему, пес, впустил сюда мою бывшую жену?!

– Смилуйтесь, государь, – испугался Андрад, – мне просто сделалось жаль их – она приехала со своим горбатеньким малышом, и вид у них был такой робкий и жалобный… Они просто хотели посмотреть на таинство крещения, и ничего более. Клянусь вам, через час их не будет в Геристале.

– Ладно, – проскрипел Карл, отпуская плечо сенешаля, – пусть они останутся до завтра и поучаствуют в общем веселье, но только чтобы не попадались мне на глаза, иначе ты не сенешаль.

Но, несмотря на собственное же приказание, Карл в течение всего торжества все думал о том, как бы ненароком встретиться с Химильтрудой, хотя бы перемолвиться двумя-тремя фразами, пусть даже самыми незначительными. На другой день он спросил у Андрада, уехали ли бывшая королева и ее восьмилетний горбун, и получил положительный ответ, но и это его не успокоило, он все надеялся – а вдруг они тайно остались в Геристале и как-нибудь да удастся встретиться. Наконец, не на шутку рассердившись на самого себя, он приказал в оставшиеся до Рождества три недели говеть строго, как в Великий пост.

Хильдегарда была не дура, она чувствовала, что с мужем что-то неладно, только не знала о посещении геристальского пфальца Химильтрудой. В первую же ночь после Рождества королева устроила королю такое постельное пиршество, что Карл вновь опьянился ею, и отныне воспоминания о счастье с Химильтрудой переплелись в его сердце с воспоминаниями о тех первых свиданиях с любвеобильной Швабкой, когда он еще был женат на Дезидерате, красивой, но – никакой. И он снова влюбился, и, к Счастью, на сей раз в свою законную супругу, которая недавно, можно сказать, только что родила ему изумительного сына. Карла-младшего, или, как его стали порой именовать – Каролинга, он объявит своим наследником. Так он решил. А как иначе? Не горбуна же!

На всякий случай Хильдегарда решила, что неплохо бы им куда-нибудь переехать, мало ли какой соблазн смущает сердце государя, если он все еще порой бывает задумчив, рассеян. И она стала жаловаться, что в Геристале холодно. Здесь и впрямь плохо протапливалось, и вскоре после рождественских веселий двор переехал на юг Австразии, в Теодонис-виллу, которая к тому времени уже была королевским пфальцем. Здесь на Сырной неделе[45] Хильдегарда, рдея своими румяными щеками, смеясь, сообщила мужу, что, пожалуй, у них к зиме опять будет ребеночек.

Праздновать Пасху они снова отправились в Геристаль, веселый Геристаль, такой пригодный для всяких торжеств, пиров и безумств. Была середина апреля, так сладостно все вокруг расцветало и так не хотелось думать о том, что к лету Карл снова отправится на войну, а она становилась все более неотвратимой, война с Дезидерием. Лангобард не собирался прощать обид, нанесенных ему Карлом, да к тому же его алчный взор устремлялся на прилегающие к Ломбардии области, коими по разделу 768 года владел ныне покойный Карломан. Если бы Папа Адриан внял его просьбам и вернул корону Карломана сыновьям, то руками сыновей Карломана Дезидерий мог бы ловко управлять богатыми землями Прованса, Бургундии, Аламаннии. Но Адриан попрежнему отказывался выполнять волю Дезидерия.