Карл Великий. Небесный град Карла Великого

Я сидел, мучительно придумывая, как опровергнуть столь мрачное заключение Карла по поводу самого себя. Ничего не шло на ум. И вдруг я вспомнил:

   — Ваше Величество! Помните, вы говорили о непостижимости Божьего замысла. О том, что мы видим его, как хаос цветных нитей на обратной стороне ковра. И лишь на небе нам будет дано увидеть настоящий узор.

Он приоткрыл глаза и прошептал:

   — Спасибо тебе, Афонсо. Господь да благословит тебя.

Его глаза закрылись. Я тихо вышел.

Это была наша последняя беседа. Он прожил ещё день, но уже не узнавал никого. Под дверями императорских покоев всю последнюю ночь толпился народ. У многих текли слёзы.

Утром 28 января к людям вышел Людовик и объявил о смерти отца.

Я не знаю, как описать скорбь, поглотившую меня, да, наверное, это и не нужно...

В те дни все слышали стихотворение, написанное кем-то из придворных, но точно не Эйнхардом:

От земли, где восходит солнце,
вплоть до западных берегов Океана
Все сердца пронзены скорбью...
Франки, римляне и все христиане
потрясены горестным известием:
Император Карл упокоился в земле,
под мирной сенью могилы...
Горе тебе, Рим, и тебе, народ римский:
вы потеряли своего Карла…
Горе тебе, прекрасная Италия,
и все славные города мира, горе вам...
Франция, претерпевшая столько бед,
никогда не знала большей, чем эта...
Увы мне! Может ли быть страдание больше,
чем моё?..

ЭПИЛОГ

Эйнхард быстро оказался на службе у нового императора. Каждый вечер он приходил ко мне попить вина и рассказать о происходящем. Меня пока что работать не звали.

Любезный Нардул поначалу восхищался Людовиком.

   — Какие у него грандиозные замыслы, Афонсо! — говорил он, попивая вино, оставшееся от щедрот Карла. — Этот новый властитель завоюет и обратит весь мир!

Я удивился:

   — Как же столь честолюбивый человек имел желание затвориться от мира в монастыре?

   — В нём объединяются два качества, — объяснил Эйнхард, — жажда величия и благочестие. Это второй Карл.

Я промолчал. Не хотелось тратить сил на бессмысленный спор.

Через некоторое время восторги коротышки поутихли. Он появился у меня весьма расстроенный и рассказал сногсшибательную новость: новый император, преисполнившись благочестия, решил очистить двор от грешников. Начал он со своих сестёр. Недрогнувшей рукой оправил всех в монастырь, разлучив с тайными мужьями и детьми. Я вспомнил, что всю ночь мне не давали спать чьи-то рыдания.

   — А разве он сам без греха? — спросил я Эйнхарда. — Помнится, у него были внебрачные дети.

   — Наверное, он раскаялся, — предположил коротышка и признался шёпотом: — Какое счастье, что мы с моей Иммой живём в законном браке!

Не прошло и недели, как Эйнхард узнал об ещё одном поступке императора. Людовик рылся в капитуляриях отца, пытаясь выискать закон, позволявший ему сместить малолетнего короля Италийского Борнгарда, того самого племянника, которого Карл велел оберегать особенно.

Но ведь, с другой стороны, Афонсо, разве не так же поступал его отец? — сказал Эйнхард.

   — Да, — согласился я, — они поступают похоже. Но у Карла была великая душа, придававшая всем его поступкам возвышенный смысл. Сын же выглядит просто мелко.

   — Может быть. Кстати, он шагу не может ступить, чтобы не посоветоваться с каким-нибудь епископом, даже заискивает перед ними, а Карл...

В этот момент дверь скрипнула. Эйнхард вздрогнул и побледнел. Я же, встав, подошёл к двери и резко открыл её. За ней никого не было.

   — Нет, — вдруг неестественно бодро произнёс коротышка. — Людовик прекрасный правитель. Он продолжит начатое отцом.

Я не спорил.

После этого разговора Эйнхард долго не появлялся. Что ж, я понимал его. Моё общество подвигало его на опасные беседы, а опасностей он не любил. Я допил вино Карла в одиночестве, за упокой души моего короля. Он был настолько велик, что не нуждался в лести и не страдал от подозрительности.

Однажды утром коротышка неё же зашёл ко мне. Сказал, что сейчас вместе с Людовиком работает над биографией Карла.

   — Ну и как? Много приходится переписывать? не удержался я от ехидного замечания.

   — Приходится, конечно, — спокойно ответил он, мне ведь теперь лучше удаётся высокий стиль. Афонсо, я вообще-то пришёл сообщить тебе волю императора. Ты ведь не находишься у него на службе, поэтому должен покинуть дворец и удалиться в своё поместье в Имерхальме. Не думай, ты ни в чём не провинился, просто... так ведь правильно?

   — Я понял. И сколько часов даёт император мне на сборы?

   — Что ты, Афонсо! Никто не торопит тебя. Но сделать это необходимо.

   — Хорошо, — сказал я, прикидывая. Вещей у меня немного, за день управлюсь. Назавтра с утра можно выезжать.

   — Завтра покину Ахен, — пообещал я.